.

пожалел, что не переоделся перед моим приездом. Такая тирада требовала если не смокинга, то хотя бы брюк.

      От сладкой бурды, которую называли кофе в ресторане, хотелось что-нибудь срочно выпить. Хотя бы и кофе в почти половине двенадцатого. Но, решил я, пусть это будет нарушение режима, вызванное ударом жакана в грудь. И тут же пожалел, потому что стоило мне вспомнить, как… Я едва не застонал в голос.

      Сэм это заметил.

      – Что-нибудь не так? – он крутился у плиты.

      – Нет, я просто подустал сегодня.

      – Странно, – он посмотрел на меня внимательнее, – вы производите впечатление человека, который не способен уставать.

      Пригубив кофе, я почувствовал, что силы возвращаются ко мне. Сэм смотрел на меня изучающе, словно рассчитывал, что я на его глазах начну молодеть.

      – Ну, как?

      – Оказывается, это то, что мне было нужно.

      – Я так и знал. – Он снова сел, направил свет лампы в окно, чтобы она никого из нас не слепила, спросил: – Итак, Клавочка предупредила, что дала мой адрес, но не сказала, чего вы добиваетесь.

      – Можно на «ты»? – попросил я. – Тебя все в Прилипале зовут Сэмом, и я тоже внутренне…

      – Бога ради. Но я говорю с представителем власти и хотел бы сохранить пока «вы». Идет?

      Он не преувеличивал? Мне послышался акцент, старый, воспроизводимый бесчисленными анекдотами акцент. Или он просто издевался? Только над кем из нас? Почему-то мне казалось, что не надо мной.

      – Нет, не идет. Тогда будет Самуил Абрамович.

      Как оказалось, он был доволен.

      – В сорок семь лет можно вдруг оказаться и Самуилом Абрамовичем. Даже проработав почти всю жизнь в ТАССе, который, как известно, сейчас не существует. Даже похоронив жену и пожирая соседкину малину против гриппа.

      Да, такую фразочку мог отпустить Циклер, больше я в этом не сомневался. Он заметил это мое облегчение и тоже хмыкнул.

      – Ну ладно, так о чем мы будем говорить?

      – Что готовила Веточка, то есть…

      – Я понял, дальше, пожалуйста, не нужно. – Он задумался. – Девочка работала над чем-то, что, по ее словам, могло оказаться сенсацией. Работала и даже, как мне в какой-то момент показалось, стала что-то писать. У нее была довольно хорошая школа, если такой журналист начинает что-то писать, значит, он близок к цели. Я хочу сказать, к готовому материалу.

      Я кивнул, это я понимал.

      – Я узнал, она что-то там такое крутила со слесарем. Он потом оказался и выпивохой, и в какую-то банду попал…

      – Я думаю, молодой человек, она его использовала. – Он внимательно посмотрел на бутылку, налил на самое донышко своего вермута и одним движением опрокинул стакан себе в рот, как водку. – Это не считается у журналистов дурным тоном. И по законам нашего очень непростого ремесла, это правильно. Мне не хотелось бы, чтобы вы ее осуждали.

      – Я не осуждаю ее, если она и использовала его. Это вы как-то очень уж явно склонны считать, что она его использовала.

      Он чуть подался вперед.

      – Как