Анна Австрийская. Первая любовь королевы. Шарль Далляр

этой-то надежде я открыл тебе тайну моих планов. Да, я знаю, что ты ловка, а ты знаешь, что ты прекрасна. С этим ты успеть можешь и должна. Но не обманывай себя. Гастон изменчивый, капризный ребенок, исполненный слабостей; он может вырваться у тебя в ту минуту, как ты менее всего этого ожидаешь. Теперь ты можешь оценить всю силу моих предписаний относительно необходимости оставаться строго добродетельной. При дворе, где ты должна показываться, чтобы иметь возможность с ним встречаться, малейший проступок погубит тебя навсегда, потому что там всякое падение сопровождается оглаской.

      – Я признаю высокую мудрость вашего преосвященства, – сказала герцогиня и задумалась.

      – Приложи же ее к делу. Держи влюбленных поодаль, кокетничая с ними, держи всех, а особенно того, кого ты хочешь захватить. Одна минута слабости с Гастоном может погубить все наши планы. Взрослые мужчины и старики вкладывают в любовь страсть, а молодые люди только любопытство. Заставляй его желать и не соглашайся ни на что. Цена победы заключается в этом.

      – Да, дядюшка, – печально сказала герцогиня.

      Ришелье приметил эту внезапную печаль, но не подозревал настоящей причины.

      – Не отчаивайся, малютка, – сказал он, – ты все наверстаешь после свадьбы.

      Герцогиня старалась улыбнуться, но это ей не удалось.

      – Теперь, когда ты меня поняла, когда все решено, – продолжал кардинал, – оставь меня, дитя мое; мой вечер еще далеко не кончен, я должен проработать часть ночи.

      Молодая женщина встала, молча подставила лоб дяде, который в этот вечер хотел быть только дядей, и ушла. Кардинал позвал ее, когда она подошла к двери.

      – Если ты провела вечер в этой гостиной, – сказал он, остановив на ней проницательный взгляд, – через которую непременно нужно пройти в эту оранжерею, сообщающуюся с улицей Гарансьер, можешь ли ты мне объяснить, каким образом маленькая дверь на улицу, которую я оставил отворенной в начале вечера, очутилась запертой изнутри?

      Герцогиню на минуту ошеломил этот вопрос. Он так близко касался пылкого свидания с Гастоном, по поводу которого кардинал давал ей такие строгие наставления, но она скоро оправилась.

      – Это я заперла дверь, дядюшка, – сказала она спокойно. – Мне послышался в той стороне шум, правда существовавший только в моем воображении, но все-таки напугавший меня. Тогда я собралась с мужеством и храбро пошла задвинуть запор.

      – Довольно, – сказал убежденный кардинал. – Твоего объяснения достаточно для меня. Прощай, дитя мое. Воротись в Люксембург и, как всегда, остерегайся, чтобы тебя не приметили.

      Герцогиня вышла из гостиной в оранжерею, сообщавшуюся с комнатами кардинала, смежными с садом, через который надо было пройти в Большой Люксембург. Она шла потупив голову, совсем не такая веселая, как несколько минут тому назад. Корона казалась ей теперь очень далеко, если кардинал справедливо оценил любовь такого молодого человека, как герцог Анжуйский.

      «Кардиналу следовало раньше сообщить мне свои планы, – думала она, – как развязать теперь с принцем начатую интригу?»

      Честолюбивая