Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991). Эрик Хобсбаум

ределенной исторической перспективе, однако перехожу к этому вопросу без знания научной литературы, за исключением лишь небольшого числа архивных источников, собранных историками двадцатого века, коих наблюдается огромное количество.

      Вне всякого сомнения, один человек не может знать всю историографию двадцатого века, даже историографию на каком‐либо одном из основных языков, в отличие от специалиста по классической античности или истории Византийской империи, который знает не только всю литературу, написанную в эти периоды, но также и более позднюю литературу о них. Мои познания в этой области в сравнении с нормами исторической эрудиции неглубоки и разрозненны. Самое большее, что я был в состоянии сделать, – это бегло просмотреть литературу по наиболее сложным и спорным вопросам, например по истории “холодной войны” или по истории 1930‐х годов, чтобы убедиться, что взгляды, выраженные в этой книге, не противоречат логике исследований. Хотя, вероятно, имеется ряд спорных точек зрения, а также вопросов, в которых я показал свое невежество.

      Эта книга опирается на очень неоднородный фундамент. Помимо обширного, но несистематизированного чтения в течение довольно продолжительного периода, дополненного тем, что, как правило, становится неизбежным результатом всякого чтения – а именно курсами лекций по истории двадцатого века для выпускников Новой школы социальных исследований, – я опирался на собственный опыт, а также на воспоминания и суждения людей из разных стран, проживших этот “короткий двадцатый век”, тех, кого социальные антропологи называют “участвующий наблюдатель”, или попросту внимательных путешественников, кибитцеров, как сказали бы мои предки. Историческое значение такого опыта не зависит от участия в важных событиях или знакомства со знаменитыми историческими или политическими фигурами. В сущности, мой собственный опыт, когда я время от времени в качестве журналиста исследовал ту или иную страну, главным образом в Латинской Америке, говорит о том, что интервью с президентами и другими влиятельными фигурами, как правило, ничего не дают, поскольку по большей части произносятся на публику. Пролить свет на истинное положение вещей могут лишь те, кто хочет и может говорить свободно, и они обычно не несут бремени ответственности за важные события. Тем не менее даже отрывочные, а иногда и сбивающие с толку, знания о людях и странах помогли мне необычайно. Иногда это был взгляд на один и тот же город с интервалом в тридцать лет (например, на Валенсию или Палермо), дававший представление о темпах и масштабах социальных изменений в третьей четверти двадцатого века. Иногда – просто воспоминание о чем‐то, некогда услышанном в разговоре и по неясным причинам оставшемся в памяти на будущее. Чтобы понять что‐то о двадцатом веке, историку нужно чуткое ухо и пристальный взгляд. Надеюсь, мне удалось донести до читателей кое‐что из того, что я узнал, благодаря именно этим качествам.

      Кроме того, настоящая книга опирается на информацию, полученную от коллег, студентов и всех тех, кому я досаждал во время работы над ней. В некоторых случаях это происходило систематически. Глава, посвященная науке, была дана мною на рассмотрение моему другу Алану Маккею, члену Королевского общества, не только специалисту в области кристаллографии, но и энциклопедисту, и моему другу Джону Мэддоксу. Кое-что из того, что я писал об экономическом развитии, было взято из лекций моего коллеги по Новой школе Лэнса Тейлора. Но гораздо больше я почерпнул из газет, дискуссий и конференций по различным макроэкономическим проблемам во Всемирном институте развития экономических исследований университета ООН в Хельсинки, когда он был преобразован в главный международный центр исследований и дискуссий под руководством доктора Лала Джейавардена. В целом те летние месяцы, которые я смог провести в этом удивительном учреждении в качестве приглашенного специалиста у Макдоннелла Дугласа, оказались бесценны, не в последнюю очередь благодаря его интересу к СССР, с жизнью в котором он близко познакомился в последние годы его существования. Я многое почерпнул из конференций и коллоквиумов, где академики встречаются со своими коллегами главным образом для того, чтобы обогатиться чужими мыслями. У меня нет возможности выразить свою признательность всем коллегам, которые официально и неофициально помогли мне дополнениями и замечаниями, а также благодарность за информацию, полученную от международной группы студентов, которых я имел счастье обучать в Новой школе. Должен особо отметить, что сведения о турецкой революции, а также о природе миграции в страны третьего мира и социальной мобильности почерпнуты мною из курсовых работ Фердана Эргута и Алекса Джалка. Я признателен также моей ученице Маргарите Гизеке за сведения об Американском народно-революционном альянсе и восстании в Трухильо, почерпнутые из ее докторской диссертации.

      По мере того как историк двадцатого века приближается к сегодняшнему времени, он становится все более зависимым от источников двух типов: периодической прессы и экономических и иных обзоров, статистических отчетов и других публикаций национальных правительств и международных учреждений. Безусловно, я многим обязан таким газетам, как лондонские Guardian и Financial Times, а также The New York Times. Моя признательность за бесценные публикации ООН, ее различным агентствам и Всемирному банку