Наследник. Поход по зову крови. Антон Краснов

сияние небес, в которой заблудились капельки холодного моря. Несомненно, у него была отменная стать и при этом отточенная пластика дикого зверя. Зажмурившись, бледный Себастьян осознавал, что на самом деле все это чушь, чушь оголтелая, и, скорее всего, был его папаша каким-нибудь мелкопоместным дворянчиком. Гордым, как демоны Омута, да нищим и голым, как дешевая соленая селедка ценой в две медные монеты. Раскидывал свое семя куда ни попадя. И за последствия его проращивания не отвечал. Так, наверно, и появился на белый свет Себастьян.

      Но мальчишке хотелось мечтать о том, что все было иначе. Что может сбыться даже самая высокая, самая небывалая мечта.

      Что бывают в мире чудеса.

      Ему казалось, что он немного помнил свою мать. Совсем чуть-чуть. Она и была этим чудом, по крайней мере, осталась как чудо в памяти своего единственного сына: два крыла темных волос, ласково обнявшие тонкое лицо; темные бархатные глаза, растворившие в себе теплую летнюю ночь. Он помнил, как шевелились губы, легко выпуская нежные, тихие слова: «Сынок, когда ты вырастешь, ты узнаешь».

      Себастьян действительно любил узнавать. Он был болен неотступной – и едва ли способной уняться даже от самого большого глотка – жаждой всего нового. Часто это было лишь легкое мальчишеское любопытство. На уровне детской шалости. На уровне веселой вседозволенности – лишь бы сунуть свой длинный нос в пыльные складки бытия.

      Но порой вступало иное. Тяжелое, недоуменное чувство познания. И тогда Себастьян часами одолевал вопросами тех, кто мог ну хоть что-то ответить: и своего наставника, пыльного мэтра Карамотля, и толстяка повара Жи-Ру, а порой и самого опекуна, барона Армина. Он совал им в нос какую-то растрепанную книжку с силуэтом какой-то птицы на переплете.

      Скучный, вечно простуженный мэтр Карамотль только отмахивался от вопросов типа: «Возможно ли построить такой корабль, чтобы достать до дна Омута?» или «Говорят, что близ Столпов Мелькуинна плавают огромные ледяные горы, которые не тают, даже если вокруг них кипит море?».

      Мэтр бесконечно сморкался, ежился и бормотал:

      – Тсс! Это все чушь. Блажь. Не слышал ни о каком Омуте. Нет такого. И какие еще ледяные горы? На такие вопросы тебе и в Школе Пятого окна отвечать не будут… Кипящее море… Тьфу! А тебя и во Второе окно не хотели принимать…

      Впрочем, даже если мэтр Карамотль и захотел бы ответить на вопросы бледного и сосредоточенного Себастьяна, то едва ли смог бы. Этот длинный, тощий зануда предпочитал не поднимать носа от пыльных томов, из которых черпал свою сомнительную книжную мудрость.

      Все новое и свежее вызывало у него оторопь и испуг старой девы, которую вдруг окунули в речку.

      Он не любил Себастьяна и относился к нему с подозрением. Время от времени он вспоминал, что в год рождения мальчика, а также за год до этого в городке и в окрестностях пропали то ли четыре, то ли шесть девушек. Кроме того, был не рыбный год, и разорились три рыбацкие артели. Что-то в этом есть…

      Мэтр Карамотль рассуждал об этом так, словно во всем был виновен лично Себастьян.

      И