Дворец для любимой. Владимир Корн

выстрел, теперь удар, вернее, укол и снова выстрел, и еще, и еще. Все, барабан пуст, и я сунул револьвер в кобуру, чтобы выхватить еще один.

      Прошку, бившегося чуть в стороне, сильно пошатнуло в седле, и он припал к конской гриве. Черт, видимо, ему серьезно досталось, при его здоровье от пары сабельных ударов он только чихать бы начал. Я направил туда Ворона, свалив двумя выстрелами приблизившихся к Прошке кавалеристов Трабона и давая Сейну возможность выпрямиться в седле и оценить ситуацию вокруг.

      Сколько же их! И откуда только они взялись? Все, влипли, к своим нам не пробиться. Но помощь близка, к нам спешат и егеря фер Энстуа, и вторая половина бригады фер Дисса, отданная герцогу и возвращенная им. Нам бы только немного продержаться.

      Правая рука как будто чужая, и, если бы не гарда, я давно бы уже выронил шпагу. Еще один выстрел в близкое лицо, украшенное усами, и все, второй револьвер тоже пуст, а вокруг только всадники Трабона.

      Но почему я до сих пор жив? Да они наверняка знают, кто я, иначе давно бы уже достали пикой. Они этого не делают, вероятно пытаясь захватить меня в плен.

      Черта с два вам всем, живым не дамся. И я впервые за все то время, что у меня был Ворон, изо всех сил вонзил шпоры в его бока. Ворон – могучий конь, и он сможет вынести меня из окружения. Когда я уже было поверил, что мне это удалось, что я уже вырвался, небо внезапно поменялось местами с землей.

      Глава 6

      Венценосный брат

      – Присаживайтесь, господин де Койн, присаживайтесь. Должен заметить, что выглядите вы далеко не самым лучшим образом.

      Голос короля Готома звучал так, как ему в общем-то и положено было звучать: без всякой иронии, с сочувствием и должной долей радушия.

      Я послушно сел в предложенное мне кресло. Голова буквально раскалывалась на части, и было отчего. Я не помнил, каким образом низвергся с коня, то ли в результате скачка Ворона, что сомнительно, то ли от удара по голове, что более вероятно, но в любом случае голове досталось здорово. К затылку страшно было даже прикоснуться. Еще меня мутило, и я с трудом мог сосредоточить взгляд на каком-либо предмете. А ведь после удара прошла уже целая ночь.

      На своем портрете, висящем в одной из зал императорского дворца в Дрондере, король Готом смотрелся значительно более представительным. И ростом выше, и фигурой стройнее, и нос там выглядел каким-то хищным, орлиным, в отличие от того рубильника, которым Готома на самом деле наградила природа. Единственное, что художнику удалось изобразить правдиво, так это взгляд. Взгляд человека, привыкшего принимать тяжелые решения в судьбоносные моменты. Ну а каким он еще должен быть у человека, четырнадцать лет назад вступившего на трон захудалого нищего королевства и вознесшего его до нынешних высот? Словом, не впечатлял Готом ничем, кроме своего взгляда.

      Мы находились в королевском шатре.

      «Аскет, определенно король Трабона – воинствующий аскет», – думал я, оглядывая внутреннее убранство шатра. Ничего лишнего: походная складная кровать