Пески Палестины. Руслан Мельников

оставалась еще слабенькая надежда… На собственную исключительность: до сих пор ведь немцы пытались взять “полковника Исаева” живым. И на важность спецгруза надежда: как-никак, а в трюме угнанного “раумбота” покоится секретное чудо-оружие Третьего Рейха… Не станут же эсесовцы топить свою драгоценную “кляйне атоммине”. Или… Или все же станут?

      А “Мессершмиты” уже совсем близко. Пикируют. Берут на понты? Будут бить на поражение? Бурцев готовился к худшему. Бурцев готовил кормовое орудие к бою.

      Двадцатимиллиметровые крыльевые пушки ведущего “Мессера” ударили по воде. На морской глади взметнулись и побежали к катеру фонтанчики брызг. Пересекли “раумбот” двумя смертоносными росчерками. Грохот, лязг металла за спиной. Испуганные крики… Немецкий ас, отстрелявшись, ловко вывернул в сторону. Ушел безнаказанным.

      Бурцев выматерился. Их все же топили! Здорово задело носовую часть, и по всему выходило: в пленных фашики не нуждались. Или так припекло, что не до пленных теперь?

      Ну конечно! Все ведь просто, как дважды два: сами по себе, отдельно друг от друга, и “полковник Исаев”, и “атоммине” представляют для немцев ценность. Но вместе – только угрозу. Фрицы понятия не имеют, что намерен делать непредсказуемый “полковник” со своей ядерной добычей. Потому и стараются его остановить. Любой ценой.

      С моторамы под двигателем ведомого “Мессера” застрочили пулеметы. Прочертили воздух трассирующими пунктирами. И еще две дорожки смерти побежали по воде к “раумботу”. Дзинь-дзинь-дзинь… Несколько пуль вошло в правый борт. Тоже – у самого носа. Летчики работали аккуратно: избегали бить в середку, в трюм, в “атоммине”. Боялись? Вполне возможно. Кому охота пикировать на цель, которая в любой момент может обратиться в ядерный гриб?

      Снова – крики за спиной. И стремительная тень над катером. И крылья. И кресты на крыльях.

      В этот раз Бурцев врага не упустил.

      Развернуть орудие. Поймать в прицел хвост уходящего самолета. Ударить ответной – длинной, но расчетливой очередью. Огрызнуться, отстрельнуться, не жалея патронов.

      Ствол зенитного “MG. C/38” ходит ходуном, ствол изрыгает пламя. Ходил, изрыгал, пока… Щелк, звяк… Минус один магазин и… Есть!

      За “Мессершмиттом” потянулась полоска дыма. Тонюсенькая поначалу, почти незаметная. Но чем дальше удалялась подстреленная машина, тем отчетливее пятнала небо черным клубящимся следом. Зловещий шлейф ширился, расползался. Яркие пляшущие язычки объяли самолет. Вспышка… От пылающей “кометы” отделилось белое пятно. Парашют?

      Пятно тоже пыхнуло, задымилось.

      Горящий парашют! Лизнуло-таки жадное пламя вываливающегося из кабины пилота, окропило огненными брызгами уложенный в ранец прочный легкий шелк, подпалило…

      Спасительная опора о воздух была потеряна. Парашютист на прожженном, дырявом, бесполезной тряпкой полощущемся по ветру куполе падал камнем. И не остановить, не притормозить уже то смертельное падение. А с такой высоты, да с такой скоростью… В общем, что об землю, что об воду – без разницы.