Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора. Юрий Скуратов

не заботит. Пройдет месяц… на следующем своем заседании они рассмотрят новое заявление…

      – Но это же неуважение к Совету Федерации.

      Ельцин в ответ только хмыкнул. Понятно, где он видит этот Совет Федерации. В комнате повисло тяжелое молчание. Решать надо было немедленно… Ясно было одно: любым путем необходимо выиграть время. Но как? Сейчас главным для меня было мнение лишь Примакова. Я всегда относился к этому человеку с огромным уважением, прислушивался к его советам. Что он скажет теперь? Но раз он находится здесь, то понятно что. И он сказал:

      – Юрий Ильич, надо уйти. Ради интересов прокуратуры. Да и ради своих собственных интересов.

      Да, нужно обязательно выиграть время. Это необходимо как воздух. Уже запланирован визит в Москву швейцарского Генпрокурора Карлы день Понте. Ее приезд наверняка позволит открыть в деле о кремлевских коррупционерах многие закрытые карты. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. Да и вообще, нужно довести расследование по «Мабетексу» до такой стадии, когда это дело уже «развалить» будет невозможно.

      – Хорошо, заявление я напишу. Следующее заседание Совета Федерации запланировано на шестое апреля. Если я напишу заявление сейчас, то произойдет утечка информации, прокуратура за это время просто развалится… – Я почувствовал тяжелый, непонимающий взгляд президента и пояснил свою мысль: – Я напишу заявление сейчас, но дату поставлю апрельскую, пятого апреля – самый канун заседания Совета Федерации.

      – Ладно, датируйте пятым апреля, – согласился президент.

      Ход был правильный. Если бы я не написал заявление, то

      против меня наверняка были бы приняты резкие меры, вплоть до физического устранения – от киллерского выстрела до наезда на мою машину какого-нибудь огромного, груженного кирпичами грузовика, – эти методы освоены в совершенстве…

      Так с 18 марта по 5 апреля я получил возможность действовать, довести до конца начатые дела, продвинуть вперед историю с «Мабетексом». В конце концов, люди должны знать, какое беззаконие творится на кремлевских холмах и как обходятся с теми, кто пытается этому противостоять.

      Вялым движением президент подтолкнул в мою сторону чистый лист бумаги. Я уже достал из бокового кармана пиджака ручку, как внезапно лицо президента стало каким-то серым, он схватился за сердце, медленно приподнял другую руку, поморщился. Хрипло и тяжело дыша, он вышел из комнаты. Лица Примакова и Путина напряглись.

      Минут через десять, потирая на предплечье место инъекции какого-то стимулятора, Ельцин вернулся и грузно опустился в кресло.

      Я молча написал заявление и протянул его президенту. Примаков и Путин облегченно вздохнули.

      Выйдя из больничного корпуса на улицу, я хотел было сразу сесть в машину и уехать – слишком уж муторно и противно мне было – но Примаков задержал меня:

      – Юрий Ильич, вы знаете, я скоро тоже уйду. Работать уже не могу. Как только тронут моих замов – сразу уйду…

      На душе стало немного легче. Создалось впечатление, что