Россия в концлагере (сборник). Иван Солоневич

ни у кого не прошу.

      – И я не прошу. Я сам беру.

      – Ну вот и сидишь здесь.

      – А ты где сидишь? У себя на квартире?

      Рабочий замолкает. Другой голос с той же полки подхватывает тему:

      – Воруют с трудящего человека последнее, а потом еще и корми их. Мало вас, сволочей, сажают.

      – Нас, действительно, мало сажают, – спокойно парирует урка, – вот вас – много сажают. Ты, небось, лет на десять едешь, а я – на три года. Ты на советскую власть на воле спину гнул за два фунта хлеба и в лагере за те же два фунта гнуть будешь. И подохнешь там к чортовой матери.

      – Ну это еще кто скорее подохнет…

      – Ты подохнешь, – уверенно сказал урка. – Я – как весна – так ищи ветра в поле. А тебе куда податься? Подохнешь.

      На рабочей наре замолчали, подавленные аргументацией урки.

      – Таким прямо головы проламывать, – изрек наш техник.

      У урки от злости и презрения перекосилось лицо.

      – Эх ты, в рот плеванный. Это ты-то, чорт моржовый, проламывать будешь? Ты, брат, смотри, ты, сукин сын, на нос себе накрути. Это здесь мы просим, а ты куражишься, а в лагере ты у меня будешь на брюхе ползать, сукин ты сын. Там тебе в два счета кишки вывернут. Ты там, брат, за чужим кулаком не спрячешься. Вот этот – урка кивнул в мою сторону – этот может проломать… А ты, эх ты, дерьмо вшивое…

      – Нет, таких… да… таких советская власть прямо расстреливать должна. Прямо расстреливать. Везде воруют, везде грабят…

      Это, оказывается, вынырнул из под нар наш Степушка. Его основательно ограбили урки в пересылке, и он предвидел еще массу огорчений в том же стиле. У него дрожали руки, и он брызгал слюной.

      – Нет, я не понимаю. Как же это так? Везут в одном вагоне. Полная безнаказанность. Что хотят, то и делают.

      Урка смотрит на него с пренебрежительным удивлением.

      – А вы, тихий господинчик, лежали бы на своем местечке и писали бы свои покаяния. Не трогают вас – так и лежите. А вот часишки вы в пересылке обратно получили, так вы будьте спокойны – мы их возьмем.

      Степушка судорожно схватился за карман с часами. Урки захохотали.

      – Это из нашей компании, – сказал я. – Так что насчет часиков – вы уж не троньте.

      – Все равно. Не мы – так другие. Не здесь – так в лагере. Господинчик-то ваш больно уж хреновый. Покаяния все писал. Знаю – наши с ним сидели.

      – Не ваше дело, что я писал. Я на вас заявление подам.

      Степушка нервничал и трусил и глупил. Я ему подмигивал, но он ничего не замечал…

      – Вы, господинчик хреновый, слушайте, что я вам скажу… Я у вас пока ничего не украл, а украду – поможет вам заявление, как мертвому кадило…

      – Ничего, в лагере вас прикрутят, – сказал техник.

      – С дураками, видно, твоя мамаша спала, что ты таким умным уродился… В лагере… эх ты, моржовая голова! А что ты о лагере знаешь? Бывал ты в лагере? Я вот уже пятый раз еду – а ты мне о лагере рассказываешь…

      – А что в лагере? – спросил я.

      – Что в лагере? Первое дело – вот, скажем, вы или этот господинчик,