Россия в концлагере (сборник). Иван Солоневич

много… Но, как ни много их, как ни чудовищно давление, есть все-таки люди, которых пришибить не удалось.

      Явление Иосифа

      Дверь в нашу камеру распахнулась, и в нее ввалилось нечто перегруженное всяческими мешками, весьма небритое и очень знакомое… Но я не сразу поверил глазам своим…

      Небритая личность свалила на пол свои мешки и зверски огрызнулась на дежурного:

      – Куда же вы к чортовой матери меня пихаете? Ведь здесь ни стать, ни сесть…

      Но дверь уже захлопнулась.

      – Вот сук-к-кины дети, – сказала личность по направлению к двери.

      Мои сомнения рассеялись. Невероятно, но факт: это был Иосиф Антонович.

      И я говорю этаким для вящего изумления равнодушным тоном:

      – Ничего, И.А., как-нибудь поместимся.

      И.А. нацелился было молотить каблуком в дверь. Но при моих словах его приподнятая было нога мирно стала на пол.

      – Иван Лукьянович!.. Вот это значит – чорт меня раздери. Неужели ты? И Борис? А это, как я имею основания полагать, – Юра. (Юру И.А. не видал 15 лет, немудрено было не узнать.)

      – Ну пока там что, давай поцелуемся.

      Мы по доброму старому российскому обычаю колем друг друга небритыми щетинами…

      – Как ты попал сюда? – спрашиваю я.

      – Вот тоже дурацкий вопрос, – огрызается И.А. и на меня. – Как попал? Обыкновенно, как все попадают… Во всяком случае, попал из-за тебя, чорт тебя дери… Ну это ты потом мне расскажешь. Главное – вы живы. Остальное – хрен с ним. Тут у меня полный мешок всякой жратвы. И папиросы есть…

      – Знаешь, И.А., мы пока будем есть, а уж ты рассказывай. Я – за тобой.

      Мы присаживаемся за еду. И.А. закуривает папиросу и, мотаясь по камере, рассказывает:

      – Ты знаешь, я уже месяцев восемь – в Мурманске⁶⁸. В Питере с начальством разругался вдрызг: они, сукины дети, разворовали больничное белье, а я эту хреновину должен был в бухгалтерии замазывать. Ну я плюнул им в рожу и ушел. Перебрался в Мурманск. Место замечательно паршивое, но ответственным работникам дают полярный паек, так что, в общем, жить можно… Да еще в заливе морские окуни водятся – замечательная рыба!.. Я даже о коньках стал подумывать (И.А. в свое время был первоклассным фигуристом). Словом, живу, работы чортова уйма, и вдруг – ба-бах. Сижу вечером дома, ужинаю, пью водку… Являются: разрешите, говорят, обыск у вас сделать?.. Ах вы сукины дети, – еще в вежливость играют. Мы, дескать, не какие-нибудь, мы, дескать, европейцы. «Разрешите»… Ну мне плевать – что у меня можно найти, кроме пустых бутылок? Вы мне, говорю, водку разрешите допить, пока вы там под кроватями ползать будете… Словом, обшарили все, водку я допил, поволокли меня в ГПУ, а оттуда со спецконвоем – двух идиотов приставили – повезли в Питер⁶⁹. Ну деньги у меня были, всю дорогу пьянствовали… Я этих идиотов так накачал, что когда приехали на Николаевский⁷⁰ вокзал, прямо деваться некуда, такой дух, что даже прохожие внюхиваются. Ну, ясно, в ГПУ с таким духом идти нельзя было, мы заскочили на базарник, пожевали чесноку,