Буриданы. Незнакомка. Калле Каспер

заботясь ни о чем, кроме качества товара.

Ги де Мопассан[1]

      Часть первая

      Незнакомка

      осень 1960

      Глава первая

      Caro nome[2]

      Цезаря возвращение Эрвина как будто совсем не удивило, пес принял это по-философски, как и все, разве кроме птиц-вредителей, отпугивать которых являлось его миссией. Животные счастливее нас, подумал Эрвин, ибо они не сомневаются, а делают то, что требует от них природа, зато человек все выбирает, выбирает, наконец решает, а потом жалеет.

      Он не стал тратить время на то, чтобы сходить в комнату, здесь же, во дворе развязал рюкзак, вытащил из вороха сорочек, белья и галстуков плавки, подхватил с проволоки полотенце, и, опираясь на палку, поспешил так быстро, как позволял протез, в сторону калитки.

      Всю дорогу до пляжа он преодолел в максимальном для себя темпе. Он знал, что нельзя торопиться, можно споткнуться и упасть, но не смог себя обуздать, так его тянуло к Незнакомке. Он всегда мечтал встретить женщину, которая поняла бы его с полуслова, у которой были бы те же интересы, что и у него, схожие идеалы, близкий взгляд на мир… Была ли Незнакомка такой? Эрвин не знал этого, но он увидел ее сдержанные движения, услышал ее ровный, спокойный голос, все это намекало на тонкую личность, но только намекало, соответствовало ли это истине, предстояло еще узнать, и Эрвин очень боялся разочароваться.

      Вступив на железнодорожное полотно, он оглянулся, но Незнакомки не увидел. Правда, кипарисы заслоняли пляж, к тому же, она могла уплыть так далеко, что стала недосягаемой взору. Море блистало в лучах солнца словно серебряное блюдо – различить на нем чью-то голову было трудно, и все же Эрвин чувствовал, что его охватывает тревога: а что, если отпуск Незнакомки закончился именно вчера и она уехала ночным поездом, в любую точку этой необъятной страны, которая называлась Советским Союзом?

      Он осторожно спустился с железнодорожного полотна, сделал еще несколько шагов, и весь пляж предстал перед ним как на ладони.

      Однако он был пуст.

      Проковыляв ближе к берегу, Эрвин сел на слегка согревшиеся камни и почувствовал вдруг огромную печаль. Точно так исчезли они все, все женщины, с кем случай или судьба его сводили – исчезли, испарились, как исчезает и испаряется жизнь. Гордая Барбара, не считавшая его в достаточной степени немцем, Рут, имевшая право гулять с кем угодно, но обязанная выйти замуж только за еврея, Матильда, перед умирающим мужем которой ему было так стыдно, Эрна… Где они сейчас? Барбара репатриировала в 1939-м, Матильда с сыном сбежали в 1944-м, как и Эрна… Осталась только Рут, успевшая эвакуироваться в начале войны, в отличие от других Шапиро; Арнольд потом говорил, что встретил ее в Москве, но что с ней стало, Эрвин не знал. Были они все для него еще живыми людьми, или только привидениями? Превратится ли в привидение и Незнакомка?

      Потом он вспомнил про Тамару. Да, относительно Тамары сомневаться не приходилось, это была женщина из плоти и крови, по нервным клеткам Эрвина и сейчас пробежала острая боль, стоило ему о ней подумать. Герман оказался прав, мезальянс для брака – дело гибельное, а у них с Тамарой мезальянс оказался даже двойным, она не подходила ему по интересам и установкам, а он ей – по возрасту и мужской силе. Брак с Тамарой был ошибкой, огромной ошибкой, и винить в этом он мог только себя. Смягчающие обстоятельства? Как он, вернувшись из лагеря, огляделся и почувствовал, что хочет жить и любить, любить кого угодно, главное – любить? Оправдания всегда можно найти, а настоящая причина состояла в другом – ему не хватило терпения дождаться ту единственную, близкую, свою, которую жизнь для каждого готовит…

      Была ли Незнакомка той единственной, близкой, своей? Эрвин не знал о ней ничего, ни ее профессии, ни того, замужем ли она, ни даже имени. Он догадывался только об одном – Незнакомка несчастна и она несет в себе некую тайну.

      Он огляделся – пляж по-прежнему пустовал. Раздевшись, он развязал ремни протеза и освободил культю.

      Незнакомка так и не появилась, Эрвин плавал, пока не почувствовал, что проголодался, проковылял обратно в дом Контры, приготовил роскошный завтрак из яичницы и докторской колбасы и открыл новую банку варенья. Конечно, все это было чужим, но он не собирался оставаться в долгу, его портмоне было набито купюрами от Люсьена Рюбампре и Родиона Раскольникова, месяца на два точно хватит, а если жить экономно, то и на полгода. Чайник в хозяйстве отсутствовал, пришлось воспользоваться кастрюлей, но кофе тем не менее получился такой, какой любил еще папа – крепкий, горячий и сладкий. Накрыв себе стол в саду, Эрвин не забыл и Цезаря, которому достался ломтик колбасы.

      Когда тарелка с надписью «Интурист» опустела, а из бутылки с кефиром не удалось вытрясти больше ни капельки, Эрвин перелил кофе из кастрюли в потрескавшуюся чашку и открыл газету, забытую Контрой на столе.

      На первой странице он обнаружил речь Хрущева на ассамблее ООН. В смысле мировой политики, это был важный текст, и Эрвин внимательно его прочитал. Хрущев решил

1

Перевод Е. Александровой.

2

Дорогое имя (по ит.)