ЖИЗНЬ В ЧЕРНО-БЕЛЫХ ТОНАХ. Knox Robinson

Ы ЕМУ ПРИШЛОСЬ СТОЛКНУТЬСЯ С СОВЕТСКИМ ОБВИНЕНИЕМ.

      Не волнуйся, времени еще много, успеем. На такси за 15 минут доедем»,– успокаивал Стрельцова его партнер по московскому «Торпедо» и сборной СССР Валентин Иванов. В тот день национальная команда отправлялась в Лейпциг на матч против сборной Польши-последней преграды на пути к финальной части чемпионата мира 1958 года. Поезд уже стоял под парами, а две звезды нашего нападения только ползли к Белорусскому вокзалу по пробкам улицы Горького. «Если бы мы обедали без вина да не захватили бы к сестре бутылку шампанского…» – сокрушался позже Иванов. На пустом перроне опоздавших ждал бледный как мел работник Федерации футбола: не явиться на важнейший международный выезд-даже в разгар хрущевской оттепели значило навсегда потерять места в главной команде страны… Машина летела по Кутузовскому проспекту к выезду из города, нарушая все мыслимые ограничения. Шанс был призрачный, но другого не оставалось: футболисты гнались за поездом, у которого даже не предполагались остановки вблизи Москвы. «Мы догнали его в Можайске, -расскажет много лет спустя ставший к тому времени тренером «Торпедо» Валентин Иванов.-Начальник станции оказался болельщиком и, вняв нашим мольбам, остановил состав на несколько секунд». Вину заглаживали кровью: Стрельцов после жесткого стыка, несмотря на полученную травму, забьет полякам победный гол. Запрыгивать в ушедший поезд и реабилитироваться за ошибки восьмому номеру «Торпедо» придется всю жизнь.

      Мальчик из Перово, он после седьмого класса, как дед, отец и мать, встал к станку завода «Фрезер» и был уверен, что проведет там всю жизнь. Футбол оставался отдушиной в рабочих буднях, которая неожиданно стала самой сутью его существования. «Ничего я не любил и не люблю так, как футбол», -скажет Стрельцов однажды. И эта любовь была взаимной. Торпедовские тренеры обратят внимание на парня в матчах заводской команды «Фрезер», где он был на голову сильнее всех. «Это был игрок словно с другой планеты. Быстрый, мощный и обладающий даром, равного которому не было и нет»,– говорит тренер Валерий Непомнящий. Без притирок, подобно недостающей детали, Эдуард вошел в основной состав «Торпедо» и, как в свое время Диего Марадона в «Наполи», вытащил не хватавший звезд с неба клуб на вершину. Болельщики шли не на футбол и не на «Торпедо». Они шли на Стрельцова. Вчерашний слесарь-лекальщик, как прима Большого, стал главной звездой футбольной сцены, и каждый его «спектакль» в 1950-х был настоящей феерией. Уже в дебютном матче за сборную в 17 лет он сделает хет-трик, а к 20 годам превратится в самого грозного форварда чемпионата. В сезоне 1957 года Стрельцов за 97 дней забил 31 гол в 22 матчах, но еще важнее то, что он дирижировал игрой всей команды, где они с Валентином Ивановым плели кружева пасов, которым позавидовала бы сама «Барселона». Неслучайно именно в 1957 году форвард «Торпедо» вошел в десятку лучших игроков Европы. «Таких футболистов, как Стрельцов, я больше не видел. Хотя играл с хорошими, сильными и очень сильными футболистами, -вспоминал позже Иванов, который встречался на поле с тем же Пеле.– Стрельцов, как Антей у матери Земли, черпал неиссякаемую силу у поля и мяча. Но как только он расставался с мячом и покидал поле, он становился слаб и беззащитен перед превратностями и соблазнами, которые ставит жизнь на пути каждого известного спортсмена». Самому Эдуарду такие разговоры не нравились: «В применении ко мне, кажется, первому и придумали понятие «звездная болезнь»… До сих пор не пойму, кому было нужно выставлять нас перед людьми бездельниками, прожигателями жизни? В другом случае не стал бы этого вспоминатьничего в том приятного. Но уж после попреков… замечу, что рос я без отца. Мать инфаркт перенесла, астмой болела, получила инвалидность… И война, и разруха. Ходил черт-те в чем. Жрать, простите, нечего быложмых грыз …» Отец-фронтовик вернется с войны офицером разведки, но тут же уйдет в другую семью. «Не знаю, видел ли он меня когда-нибудь на футбольном поле, -посетует как-то Стрельцов.– Я не раз и не два играл в Киеве, где жил он после войны, но он никогда не заходил ко мне после игры, никогда не давал о себе знать, когда я бывал там». В памяти Эдуарда папа останется человеком с железными нервами, на которого могли кинуться с топором (было и такое), но тот лишь спокойно закуривал, ни одним мускулом не дрогнув перед опасностью. «Перед самыми ответственными матчами, перед самым началом игры мне всегда хотелось закурить, -признается как-то звезда «Торпедо».-Тренеры сердились, запрещали. Они ведь не знали, что мне всего-то-навсего надо было, наверное, ощутить себя похожим на отца…» Середина 1950-х -воздух свободы, время стиляг. «Огонек» начинает публиковать детективы, на сцене Малого театра гастролирует «Комеди Франсез », в кинопрокат выходят «Похитители велосипедов» Витторио де Сики. Менялся и облик футболистов: на место бритых почти под ноль голов пришли модные прически, несуразные шорты до колен уступили место коротким спортивным, а безразмерные свитеры-ярким «мастеркам» с надписью «СССР». «Все тогда в новинку было -и соблазн, конечно, костюмчик хороший завести, рубашечку понаряднее и все прочее, -делится Эдуард в книге «Вижу поле…».– В «Торпедо»-то я в ватнике пришел, с деревянным чемоданом. И не исключаю- парень я был молодой, необученный-выглядел слишком уж по-пижонски браво. Кок себе соорудил, как тогда модно было». Газеты писали об Эдуарде фельетоны, но народ его обожал, как позже Высоцкого. Чувствовал