.

только женщины-рабыни.

      – Это Роксалана¸ она будет жить со мной! – объявила Гюль, пристраивая Настю за столиком.

      – Я Лейла, а она Зульфия.

      Настя поняла только имена, как и объяснение Гюль. Ее еще о чем-то спрашивали, но отвечала Гюль.

      Еды было много, она вкусно пахла и оказалась такой же на пробу. Но есть не хотелось. Настя осторожно оглядывалась. Сидевшие за тремя столиками девушки ели, выбирая куски получше, но никаких споров не возникало, потому что за всем пристально наблюдала та самая старая карга, что заглядывала Насте куда не следует.

      Девушка тихонько спросила у Гюль:

      – А это кто?

      – Уста-хатун, она за нами следит и нас многому учит. Она столько всего знает, что твой хафиз!

      – Это кто?

      – Я же тебе сказала: уста-хатун.

      – Да нет, этот хафиз твой.

      Гюль тихонько рассмеялась:

      – Хафиз не мой. Это человек, который знает наизусть Коран и умеет столько всего рассказывать!..

      – А Коран – это что?

      Гюль сделала страшные глаза:

      – Коран – Священная Книга мусульман.

      Старуха подошла к девушкам, кивком показала Гюль на Настю:

      – Ты с ней не на ее языке говори, а хотя бы на кааба тюркче, чтоб понимать скорей научилась. Не век же с ней возиться.

      Настя почти не поняла, о чем речь, но схватила суть: старуха требовала говорить по-своему, чтобы новенькую поскорей обучить. Вроде и протестовать не с чего, но девушку задело то, что старая карга разговаривала с Гюль так, словно самой Насти не было рядом. Она вспомнила слово «быстро» по-турецки и фыркнула:

      – Я быстро учусь!

      Старуха присмотрелась к новенькой внимательней: кажется, кроме огромных глазищ и торчащих в разные стороны грудей, у нее есть и кое-что в голове. Это хорошо, глупая красавица не редкость, куда трудней найти такую, чтоб и говорить умела. Надо попросить тех, кто девушек обучает, обратить особое внимание на эту роксоланку. А то, что строптива, так это не беда, легкая строптивость женщины добавляет удовольствия мужчине, а серьезно противиться, если не глупа, не станет, как только поймет, что иного выхода, кроме как научиться доставлять радость хозяину, у нее нет.

      Со следующего дня началась удивительная жизнь, которую Настя, с трудом привыкавшая откликаться на Роксолану, позже вспоминала не раз. О девушках заботились, кормили сытно, но в меру, заставляли следить за телом, выщипывая малейшие волоски на нем, постоянно водили в хамам, натирали разными маслами, ухаживали за волосами, ногтями, зубами… Это было приятно, хотя Насте страшно не нравился запах прокисшего молока, при помощи которого волосы старались сделать гладкими и блестящими. Хорошо хоть ее не заставляли мыть их молоком.

      Настины волосы были предметом ее гордости: стоило распустить их, и золотистая волна покрывала всю спину. Ей не нужны гладкость и блеск, напротив, роскошь густых волос потерялась бы, стань они гладкими. Это, видно, понимали и ее хозяева, потому ничего не требовали.

      Хорошо кормили, хорошо одевали, но главное – учили. Не всякая учеба нравилась,