Здесь был Баранов. Елена Хаецкая

ступням, и Дима зажмурился от удовольствия. Он закатал штаны до колен, связал ботинки шнурками, чтобы перебросить их через плечо, и затолкал носки поглубже в недра ботинок.

      Боль в затылке проходила. Дима встал на ноги. Куда ни падал взор, всюду зеленела трава. Дима избрал направление строго на солнце в надежде добраться до какого-никакого поселка и там выяснить, где находится.

      Баранов побрел, спотыкаясь о комья земли и коряги. Солнце пекло все сильнее, от земли поднимался одуряющий запах. Разнообразные насекомые почти моментально слетелись к потному Диме и облепили его, норовя цапнуть за шею. А жилья все не было видно. Обуваться в такую жару не хотелось, хотя ноги уже пострадали. Наконец, он распорол себе левую ногу и, чертыхаясь, сел и стал возиться с ботинками. А вокруг было тихо, и земля добродушно гудела и выдыхала влажное тепло.

      Дима встал. Вытер лицо рукавом. Его электронные часы показывали 21.24, но это ровным счетом ничего не значило. Проклятую машину занесло не только во времени, но и в пространстве. Возможно, сейчас утро понедельника где-нибудь в Батуми. И если он доберется до интерната к среде, то, возможно, успеет на сампо, с которой сбежал.

      Он побрел дальше. В левом ботинке противно хлюпала кровь. В глазах было черно, словно он смотрел через закрытый объектив «Зенита», и в этой раскаленной черноте плавали кусты, деревья, не дающие тени, и бесконечная трава, трава в человеческий рост.

      Дима увидел лужицу – не лужицу даже, а влагу на земле – и не раздумывая, рухнул, распластавшись всем телом, на этот крошечный прохладный пятачок. Если бы было можно, он так и остался бы здесь лежать, впитывая влагу каждой клеткой. На мгновение Дима заснул, терзаемый отданным себе приказом ни в коем случае не спать, и тут же вскочил, широко раскрыв глаза.

      – Хватит, – сказал он хриплым голосом. – Я пошел.

      И он пошел. Он упал еще раз, с хрустом переломив подвернувшуюся под ноги сухую ветку, а потом поднялся и увидел впереди белую от пыли дорогу.

      Дорога оказалась отлично укатанной грунтовкой. Дима зашагал по ней, произвольно избрав направление. Он уже плохо соображал. Когда его нагнали четыре всадника, он совсем не удивился. Всадники сверкали медью, их лошади фыркали, они казались огромными в клубах белой пыли. Дима остановился. «Конечно, Батуми, – тупо подумал он. – Или Сухуми?»

      Смуглые лица скалились в вышине.

      – Я по-грузински не говорю, – громко сказал Дима, выражая готовность вступить в контакт с властями.

      Но они кричали на него не по-грузински. Дима, задрав голову, моргал, не понимая, чего они от него хотят. А они явно чего-то добивались, они требовали, разъяряясь все сильнее. Наконец, Дима увидел в волосатой лапе нечто вроде ножа – и к нему разом вернулась способность соображать. Он перестал отгонять от себя различные дикие предположения и вслушался. Они обращались к нему вроде как по-итальянски.

      Назначенный в грядущей экспедиции медиком, Баранов в интернате изучал латынь. Он набрал в грудь воздуха и отчаянно