Изнанка мира. Тимофей Калашников

перебинтованных временем толку немного —

      Всего полрожка да дырявый треух со звездой.

      Но та бочка меда, в которой отсутствует деготь,

      Едва ли кому-нибудь в жилу. Отчаянный вздох.

      Схождение: сила на силу и воля на волю —

      У марионеток есть шанс оборвать свою нить.

      Любовь или ненависть сердце больнее уколет?

      Лишь смерть разлучает, чтоб после вновь соединить.

      Дрожат секунданты в предчувствии близкой развязки.

      Осталось чуть-чуть – пара па. Осторожней, танцор!

      Когда я умру, я уйду без патронов и маски

      Туда – на поверхность, где солнце. И ветер в лицо.

      – Ну и что теперь с этим триппером делать? – Анатолий Лыков большой ладонью тяжело припечатал листок бумаги, лежащий справа от его тарелки, а потом еще более тяжелым взглядом уперся в лицо сына.

      В прежние времена Петр вполне мог бы быть актером, кумиром женщин; впрочем, на недостаток женского внимания он не мог жаловаться и сейчас. И дело тут было не только в том, что у него в карманах не переводились патроны. Выразительное лицо, с нагловато-высокомерной улыбкой, частенько кривившей его четко очерченные губы, и атлетическая фигура в сочетании с аурой самоуверенности делали его поистине неотразимым в глазах многочисленных девиц, вздыхавших по красивому парню.

      – Что-что… Драться! – сквозь зубы процедил Лыков-младший.

      – Драться?! Вот, тоже мне драчун нашелся! Видали? Драться он будет!!! – Лыков сделал широкий жест рукой, который пропал за неимением публики, потому что в маленькой служебной комнате, приспособленной под столовую для высшего начальства, никого, кроме него, сына и дочери, не было.

      – Папа, вы еще будете что-нибудь? – спросила Ирина, намеренно игнорируя зарождающийся скандал, так как давно привыкла к напряженным отношениям в своей семье. – И, Петя, ты совсем ничего не ел. Зачем я готовлю?

      – Не готовь!

      – Ты мне не смей так с сестрой разговаривать! – сорвался на крик голос Лыкова-старшего. – Ишь-то, как с другими, с уродами всякими, так ты у нас рыцарь, на дуэлях дуэльствуешь! А ты с женщиной научись разговаривать, дуэлянт!

      – Папа, ну не надо кричать, вас услышат, – сморщила Ирина симпатичный носик.

      Она смотрела на мужчин и привычно удивлялась, насколько могут быть не похожими отец и сын. Пожилой, пятидесятипятилетний мужчина, среднего роста, довольно крепкого телосложения, отмеченный уже заметной сединой (непродолжительный период он ее закрашивал, но затем плюнул на бабское занятие), которую носил с достоинством зрелого, начинающего стареть человека. Размышляя о чем-то, он аккуратными движениями пальцев осторожно поглаживал бородку, за которой ухаживал не без удивительного для самого себя удовольствия, но стоило поглаживаниям перейти к более энергичному массированию кожи под волосами, собеседнику стоило опасаться самых неприятных последствий. И, кажется, сейчас буря приближалась нешуточная.

      – Да пусть слышат! Чего уж тут слышать, если и так последняя собака