Чёрный атаман. История малоросского Робин Гуда и его леди Марианн. Ричард Брук

p>

      Саша давно уже перестала понимать, где она, и что с ней происходит. От целого мира остался только пьяный запах осенних трав, боль в руках и ногах да красноватая луна в лазоревом равнодушном небе. Все события последних дней казались дурным сном.

      Она вот уже двое суток ехала в Екатеринослав из Москвы. Добираться пришлось кружным путем, через русско-германский фронт, поездом до Ростова, но в Воронеже состав задержали на десять часов из-за разбитых артиллерией путей. С пересадкой в Миллерово тоже пришлось ждать, когда найдется исправный паровоз. И вот теперь, уже почти в финале долгого пути, где-то посреди малоросской степи, их поезд был остановлен каким-то непонятным казачьим отрядом.

      Человек в гимнастерке и высокой бараньей шапке, пробежавший по вагонам, громогласно оповестил пассажиров, что «сейчас состоится досмотр вещей и проверка документов, всем готовьсь!» Еще он кричал, что «все трудящиеся и мирные граждане находятся под защитой гуляйпольского революционного штаба», а офицерам белой армии, если такие есть, предлагается выйти и обнаружить себя добровольно…

      Саша, усталая и полусонная после тревожной ночи, сперва не восприняла всерьез это представление, напоминавшее народный театр, а после пугаться и бежать было уже поздно. Ее и еще нескольких женщин, ехавших в том же вагоне, схватили и обыскали, заглянули повсюду, облапали и ощупали, отпуская похабные шуточки – но не тронули, только вытолкали наружу и оставили под охраной нескольких «товарищей», в тех же замызганных гимнастерках и бараньих шапках, вооруженных пистолетами и шашками.

      Время от времени к ним подбегал и распоряжался лохматый гигант, в смазных сапогах и шубе, совершенно неуместной в такую жару, требовал «посадить баб на подводу и везти до штаба», а охранники отлаивались, дескать, «треба подождать приказа!»

      – Что происходит? Кто они такие?.. Куда нас повезут? – шепотом спросила Саша у молодой румяной бабы в красном платье и пестрой шали, повязанной вокруг головы – та была спокойнее других пленниц, хныкавших от страха и сбившихся в кучку, как перепуганные овцы; казалось, все, что творится вокруг, ей знакомо и привычно.

      – Известно хто, барышня: махновцы! А куды повезут, та Бох ево знае… Мож в Юзовку, мож в Александровск… а то и до Гуляйполя, к самому батьке.

      «Господи, что она болтает, к какому батьке?.. Зачем?»

      Саша горько пожалела, что, находясь в Москве, поглощенная заботами и приготовлениями к отъезду, недостаточно внимательно следила за новостями, доносящимися с Юга, охваченного пожаром интервенции, гражданской войны и вечных контрреволюционных мятежей… И с чего она решила, что ехать в Екатеринослав – хорошая идея?.. Сестра в письмах и телеграммах утверждала, что в городе, под защитой австрийских войск, совершенно безопасно, что она прекрасно устроилась, благодаря заботам пана Кнышевского, и что как только Саша приедет, пан сейчас же, немедленно, пользуясь своими связями, организует их отъезд сперва в Польшу, во Вроцлав, а потом, уже безо всякого труда – во Францию, в Париж…

      Теперь же она стоит одна-одинешенька, где-то в украинской степи, возле поезда, перевернутого и перетряхнутого сверху донизу, наблюдает за «реквизицией», в окружении бандитов, и ждет отправки в неизвестное Гуляйполе, к какому-то батьке, атаману анархистов, потому что у воинов крестьянской революции закончились доступные женщины…

      Было невыносимо душно, как будто все еще стояло лето, а не глубокий сентябрь, воздух казался вязким, его пропитывали странные, пугающие запахи незнакомых цветов и вянущей травы, а еще – спирта, железа, пороха, лошадиного и человеческого пота. Взмокшее дорожное платье липло к спине, сейчас бы помыться и переодеться, расчесать волосы и выпить кофе со сливками, но пока им никто не предлагал даже присесть, какой уж там «кофей».

      – А ты сама-то откудова, барышня? – теперь уже та самая баба подступила к Саше с разговором, взяла под локоть.

      – Из Москвы. – она не любила фамильярности, но сейчас задирать нос было себе дороже… неизвестно, кто такая эта молодуха в пестрой шали, и почему держится так спокойно среди ражих хлопцев, нет-нет да и бросавших на женщин жадные и сальные взгляды.

      – Вона чё, с Москвы! А куды ж ехала совсем одна? Где родные?

      – К сестре в Екатеринослав… – начала было Саша, но поле и поезд вдруг завертелись перед глазами, голоса отдалились, слились в невнятное тягучее нытье, и в голове словно ударил колокол… она осела на землю и провалилась в серое беспамятство.

      ***

      …То ли обморок был очень уж долгим, то ли перешел в тяжелый сон без сновидений, но когда Саша открыла глаза, то обнаружила себя в просторной горнице с белыми стенами, обставленной разнопегой мебелью, явно натащенной из разных мест. Она лежала на кровати, посреди подушек и мягких вещей с чужим запахом – слава Богу, одетая, и вроде бы по-прежнему никем не тронутая.

      Снаружи, под окнами, слышались громкие мужские голоса, смех, вхрапывание и злобный визг: видимо, кто-то из хлопцев дразнил коня, а остальных это забавляло. В глубине дома звенела