От имени докучливой старухи. Юлия Миланес

а от них не деться… Жабу грудную я из-за них получила! В следующий раз как увижу, что курят, вызову участкового. Пусть их оштрафуют. Малолетки! Думают, своих детей народили, и можно всё! А одна-то – старая дура, уже волосы седые, а туда же: к молодым. О душе бы своей подумала: курить – чертям кадить. Вот сейчас я размахайку накину и посмотрю, кто там курит?»

      Изольда Матвеевна запихнула руки в обширные проёмы жилетки. Потом подошла к двери и посмотрела в глазок: на лестничной площадке никого.

      «Окна надо раскрыть нараспашку, а то понаставили нам на лестнице стеклопакеты… Мертвые это окна, не дышат. А мне свежего воздуху не хватает».

      Изольда Матвеевна вышла на лестничную площадку.

      «Ну-ка, что у нас здесь? Три банки окурков. Фу, вонища-то какая! Сами-то небось не чувствуют. Носы у них что ли заложены? В трех квартирах курят на нашем, последнем этаже! Ироды! Задушили уже совершенно! У меня грудная жаба, а им наплевать! Жалко, что участковый такой ленивый. Сел бы в засаду в моей квартире и нюхал, когда курить выйдут. Курят в трех квартирах – три тысячи штрафу в карман. И со мной бы поделился. Я ему предлагала, а он не хочет. Три тысячи за день, шутка ли? Люди у станка стоят, кайлом в снегопад машут за сто рублей в час. А я бы его чаем угостила. День бы посидел, два посидел, и сделали бы мы план целому милицейскому отделению».

      Изольда Матвеевна взяла в руки одну банку с окурками и принюхалась.

      «Это от семьдесят девятой квартиры окурки – водой залиты. Вот привычка: свой гадюжник водой заливать. Ну ничего! Мы посмотрим, кто кого. Где-то у них тут детская колясочка стояла. Мальчик у них грудной, такой хорошенький! А родители – аспиды. Хоть бы ради младенчика не курили! Вот я их вонючие окурки им в колясочку вылью, прямо под беленькую кружевную подушечку. Пусть-ка сами понюхают, а то законы для них не писаны».

      Изольда Матвеевна вылила банку с окурками в детскую коляску, стоящую на лестнице.

      «А эта банка от семьдесят шестой квартиры – она и пахнет как семьдесят шестая квартира – помойкой. Мужик тут ейный курит на старости лет. Лучше бы мылись чаще. А то задохнуться можно от соседушек. А у меня жаба грудная… Чей-то тут велосипед стоит? Девчонки ихней? Сейчас соображу! В цепь можно запихать… Ладненько так, окурочек к окурочку. Пусть потом выковыривает, когда девчонка евонная покататься захочет. Небось задумается о здоровье малолетних. Я то видела, что девчонка порченная, как и родители – только соску вынула изо рта, а уже с мальчиками за углом целуется. Так ей и надо. Эх, старость не радость! Поработаешь тут в наклонку!»

      Удовлетворенная своей работой, Изольда Матвеевна обратила свой взор на третью банку с окурками.

      «А это же чья? Из семьдесят четвертой квартиры небось? Тоже водичкой залита, будь они не ладны. Вот я водичку-то вонючую им под дверь вылью, пусть думают, что чья-то собачка метит. На семьдесят шестую подумают: у них собачка. Вот вам озеро под дверь!»

      Изольда Матвеевна потерла руки и, тяжело ступая, стала спускаться этажом ниже, по пути открыв нараспашку лестничное окно между этажами.

      На четвертом этаже оказалась всего одна банка с окурками.

      «Это же они ко мне на пятый этаж ходят курить, ироды. Дома им не курится! Специально, чтобы мне досадить! Сколько раз я им говорила, что мне нельзя, что у меня грудная жаба – им все равно. Ничего-о-о! Сколько здесь окурков в банке? Шестнадцать, два с помадой. Губы они красят! Я в их возрасте не красила губы и не курила. Ничего лишнего себе не позволяла. Война была! Ничего, я им устрою войну! Великую отечественную. Я им их вонючие продукты сгорания в замочные скважины запихаю! По четыре окурка на одну замочную скважину! Пусть-ка попробуют теперь дверь ключом закрыть!»

      Изольда Матвеевна оглядела свой труд: из всех замочных скважин на лестничной площадке четвертого этажа выглядывали окурки.

      «Все руки провоняли от этой гадости! Фу-у-у, вонища! Да чтоб я еще хоть одну гадость в руку взяла! Но надо! Я их научу законы уважать! Я им покажу, как над старыми людьми издеваться!»

      Изольда Матвеевна спустилась на третий этаж, попутно открыв окно между этажами. На третьем этаже проклятых банок не было, но на полу лестничной площадки лежало три окурка, тоже отмеченные губной помадой.