Не хочу влюбляться!. Светлана Лубенец

тогда, в свете этих представлений, пожалуй, неплохо, что она уже… как бы… не живая…

      На этом месте Вариных размышлений наконец прозвучал звонок с урока. Она закрыла тетрадь, куда бездумно списывала с доски формулы, не спеша собрала со стола свои принадлежности к уроку и, что называется, нога за ногу поплелась из класса. Следующим уроком стояла физкультура, которую Симоненко любила еще меньше, чем физику. Варя была абсолютно неспортивной девочкой. Взобраться на канат она не могла никогда, кросс в пятьсот метров пробежать была просто не в состоянии, да и игровые виды спорта не жаловала. Она боялась летящего на нее мяча, уворачивалась от него, вместо того чтобы ловить, и команда одноклассниц срывала на ней свою злость по поводу проигрыша даже в том случае, если Симоненко в этом и не была виновата.

      Сейчас по программе они занимались гимнастикой. Ничего хорошего Варю не ждало. Ей не нравилось делать кувырки, она боялась ходить по бревну и каждый раз с замиранием сердца ждала, что не удержится и сорвется с брусьев. Конечно, ненавистный физрук Николай Кузьмич ответит за это, но Варины руки-ноги уже будут безнадежно переломаны. Хорошо, если не шея…

      Варя как раз прикидывала все «за» и «против» «закоса» физкультуры, когда перед ней в коридоре опять выросла фигура Рагулиной.

      – Маш, ну чего ты привязалась? – недовольно спросила Варя.

      – Знаешь, Варька, мне надо с тобой поговорить, – очень жалобно проговорила Маша. – Перемена большая, пошли в буфет, а?! За мой счет!

      – У меня сейчас физра! Какой может быть буфет? Я и так еле-еле на бревне держусь. Мне лишние граммы ни к чему!

      – А я тебе только сок возьму!

      Варя поняла, что от Рагулиной не отвяжешься, буркнула: «Пошли», – и первой свернула на лестницу, поскольку столовая находилась на первом этаже.

      В столовой, сжав локоть Вари так сильно, что та даже пискнула, Маша прошипела ей в ухо:

      – Гляди, вон он сидит. Как всегда, один, как перст…

      Варя проследила, куда направлен взгляд расширившихся рагулинских глаз, и увидела Белецкого. Он действительно сидел один за столиком у окна спиной к залу. Видно было, что он специально расположился так, чтобы к нему никто не мог подсесть. На одном стуле сидел сам, на другой бросил школьную сумку, на третий – какие-то тетради. Четвертый стул отсутствовал, так как столик стоял у стены.

      – Машка, а он что, так ни с кем из ваших парней и не подружился? – спросила Варя.

      – Не-а… – ответила та. – Но, может, еще мало времени прошло… Месяца нет…

      – Ну… может быть, конечно. А с кем он на уроках сидит?

      – Ни с кем. Один. За последним столом. В самом углу. Там Лешка обычно сидит, но сейчас он болеет…

      – Мне апельсиновый… – сказала Варя, когда подошла их очередь.

      – Мне тоже апельсиновый сок и еще две полоски… Вон ту, розовую, и с шоколадом, – заказала Рагулина.

      Варя взяла стакан с соком и пошла в сторону окна, возле