Никита и Микитка. Василий Ян

лошадь была маленькая, с взъерошенной шерстью. Он шёл рядом с ней, держа в руках хворостину, и покрикивал на неё, как заправский возчик:

      – Но, родимая! Понатужься, любезная! Чего оглядываешься? Кнута, что ли, захотела?

      Лошадь, равномерно шагая, тащила розвальни. Когда дорога спускалась под гору, Микитка подсаживался на свиные туши. Весь обоз скатывался рысью, а потом, в гору, лошади опять шли мерным шагом. Микитка тогда присоединялся к другим возчикам, шедшим гурьбой, слушал их разговоры о возможном набеге казанских или крымских татар, о новых царских указах.

      Всё в дороге казалось Микитке и новым и занятным. Он жадно всматривался в туманную даль, ожидая скоро увидеть Москву.

      Вот и Москва!

      К полудню обозы подошли к приземистым башням и толстым стенам какого-то монастыря. За ними подымались большие и малые, круглые, как луковицы, маковки церквей с золочёными крестами. У ворот стояли бородатые монахи в длинных чёрных одеждах и круглых, как древесные пеньки, шапках и монастырские сторожа с бердышами. Наверху, над каменными воротами, висела огромная, разукрашенная серебром икона. Подходившие к воротам падали на землю; стоя на коленях, крестились, обращаясь к иконе, затем вставали и опускали деньги в большие железные кружки, прикреплённые к стене. Монахи спускали на верёвке серебряное паникадило, висевшее перед иконой, прикрепляли к нему восковые свечи и снова подтягивали наверх.

      Вдоль самой дороги не раз попадались по две-три избы с ёлкой, прибитой над крыльцом. Это были постоялые дворы, где можно было погреться и подкрепиться миской горячих щей и мягкими ржаными лепёшками. Здесь скоплялось множество саней. Свернувшиеся клубком на кулях собаки, ворча, сторожили поклажу.

      Обоз, с которым ехал Микитка, не останавливаясь, направлялся к Москве. Когда сани поднялись на пригорок, раздались возгласы:

      – Вот она, наша Москва белокаменная!

      Микитка увидел вдали, среди снежной равнины, холм, опоясанный красноватой каменной стеной. На холме сгрудились дома, терема, башни, церкви, колокольни, разноцветные купола и золотые кресты всяких размеров. Всё это играло, пестрело и переливалось в лучах полуденного солнца.

      Дальше, по рассказам возчиков, начиналась другая часть Москвы – Китай-город, где находились торговые ряды.

      По засыпанным снегом полям, вдоль дорог, ведущих к Москве, тянулись чёрные вереницы домиков, каждый с маленьким двором. Здесь жили торговцы, мастеровые и всякий трудовой люд, который кормился около столицы.

      – Эй, берегись, малец! Ожгу! – раздался крик, и острая боль полоснула по спине.

      Микитка отбежал в сторону. Мимо него пронёсся на сером в яблоках коне нарядный всадник в малиновом кафтане и мохнатой шапке из волчьего меха. За ним на горячих лёгких конях мчались другие, такие же нарядные всадники, с кривыми саблями у пояса. Только снежная пыль закрутилась за ними.

      «Что за люди?» – думал Микитка, взобравшись на сани.

      Новые, такие же лихие всадники