Кваздапил. Наявули. Петр Ингвин

дут блистать на весь мир, подобно лучам озаряющего мир солнца, и сердцепохищающий облик этого сочинения избежит нападок всякого невежды».

      Шараф-хан Бидлиси «Шараф-наме»

      Часть первая

      Зеркальный ответ

      – Никогда не спрашивал… Потом уже не придется. Ответь на один вопрос. – В паузе Гарун поиграл ножом, перебрасывая из руки в руку. – Почему «Кваздапил»?

      – Совсем мелким я играл на улице, и мама крикнула на весь двор: «Саня, ты квас допил?» Я в ответ: «Да-а-а!»…

      Гарун громко фыркнул, что-то внутри него надломилось, и неудержимый гогот сотряс стены. Я вынужденно подключился. Когда так заразительно смеются, нельзя не подключиться.

      Как в старые времена мы с Гаруном захохотали – дружно, в голос, не в силах остановиться.

      Смех продлевает жизнь. А что делать, если вся моя жизнь – смех?

      Смех и слезы. Смех сквозь слезы. Смех вместо слез, чтобы выглядеть круче. Но все равно – слезы, слезы, слезы. Себе и другим. И потому – смех, а не жизнь.

      Додумать мысль и довести открывшуюся суровую правду до какого-то нужного вывода я не успел. Дикий хохот на грани жизни и смерти будто отрезало: полное ощущение, что около уха взорвалась граната. Звуки исчезли. По лицу Гаруна прошла рябь, оно растянулось, похожее на живые щупальца, и оплыло полупрозрачными кляксами с глазами, ртом, носом и ушами, стекавшими с шеи и дальше с тела и дивана, как часы на картине Сальвадора Дали. Фантасмагорические потеки сползли на пол и растворились в окружившей меня мгле. Мир заволокло туманом.

      Серая пелена застилала глаза недолго, ее пронзил яркий луч, и картинка передо мной превратилась в другую. Комната осталась комнатой, но я в ней был один, раздетый лежал в кровати жадно хватал ртом воздух.

      В лицо било утреннее солнце. Недавняя жуть оказалась иллюзией, хитрой проделкой подсознания.

      В груди мощно стучало сердце. Ну и сон. Из серии, что называется «проснуться в поту». Вот-вот, оно самое, простыню выжимать можно. Гримаса исторического смеха все еще сводила скулы, а перед глазами блестел нож, жаждавший познакомиться с сердцем. А ножик и сердце – они, если честно, не пара, не пара, не пара.

      Дикая история мне всего лишь приснилась. Можно расслабиться.

      А Хадя? С какого момента явь перешла в сон – до и или после звонка Фильки?

      Дата на телефоне подсказала, что о смерти Хади мне уже сообщили.

      Яркий мир вновь потускнел.

      Вставать? А зачем? Причем, последний вопрос был намного глубже с философской точки зрения, чем казалось. Зачем и как жить дальше? Что делать? Для чего? Иными словами, опять же – зачем?

      Круг замкнулся.

      Нож. Смех. Жизнь. Смерть.

      Любовь.

      Зачем?

      Не жизнь, а смех.

      После всего, что приснилось, уже не заснуть. Я заставил себя встать, умылся и отправился готовить кофе.

      Не готовить, конечно, а растворять. Две чайных ложки с горкой на маленькую чашку – чтобы глаза на лоб полезли. Или, наоборот, чтобы вернулись оттуда.

      Привиделось же. Ученые говорят, что сны – работа подсознания. Если в навеянном видении Гарун пришел за моей жизнью, значит, что-то внутри меня ждет именно такой развязки.

      И правильно, так и должно быть. Я виноват, только я. Можно все свалить на великую любовь, но любовь-то – чья? В том и дело. Не любовь толкала меня на необдуманные поступки, а собственные желания. За что я избил Машеньку? За следование безрассудным желаниям и страстям. Разве мои поступки продиктованы чем-то другим? Потому я и ждал от судьбы возмездия. В моем случае – не ремня, а ножа. Потому что это будет справедливо.

      Кофе не помог. Надо было пить успокаивающее.

      Когда я мыл чашку, раздался звонок в дверь.

      Открыть? После такого сна?

      Звонок повторился – нетерпеливый, жесткий, угрожающий. Казалось, будто звонивший уверен, что ему откроют.

      В прихожей я застыл, не зная, что делать дальше. Открывать или нет – это зависело от личности пришедшего. Возможно, за дверью нетерпеливо переминается с ноги на ногу почтальон или, скажем, сосед, которому срочно понадобилась дополнительная табуретка.

      Можно глянуть в глазок, но затемнение выдаст, что внутри кто-то есть. Прятаться тоже смысла не было – рано или поздно настойчивому визитеру станет известно, что внутри кто-то скрывается, все зависит от степени настойчивости. Если пришли по мою душу, то кроме настойчивости визитеры могут проявить сообразительность и решительность, а это мне и моей семье выйдет боком.

      – Кваздапил, это я, – донеслось снаружи.

      Вернувшийся со свадьбы Гарун много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. И вот он пришел – в точности как во сне.

      Словно шагая в бездну, я распахнул дверь.

      – Привет. – Моя рука привычно дернулась для пожатия, но встречного движения не произошло.

      Застывшая в дверях фигура не двигалась, в поднятой