Плексмус, или Сказка для 40-летних детей. Николай Николаевич Янтков

темноту дупла определить его глубину.

      Сами понимаете, дело было совершенно ответственным и очень важным, поэтому я предавался ему со всей самоотдачей десятилетнего оболтуса, коим меня почему-то именовал мой взрослый дядя Ян.

      Но в тот момент я был не какой-то там оболтус, а Почётный естествоиспытатель и первопроходец Королевской академии наук, по крайней мере, в своих глазах, и дело моё было очень значимо минимум для всей Короны, да что там Короны – мира! Поэтому плевал я сосредоточенно и вдумчиво, со всем пониманием ответственности момента.

      Так как шум листвы могучего дуба и неумолчное щебетание птиц дремучего старого леса, на опушке которого и стоял дуб, несколько мешали этому творческому процессу, то наклоняться приходилось всё глубже и глубже. Два предыдущих плевка, как мне показалось, застряли где-то на невидимых в глубине дупла стенках, что не могло не сказаться на результатах моего научного исследования, что, в свою очередь, никак не могло удовлетворить Почётного естествоиспытателя и первопроходца.

      И я наклонился ещё глубже.

      И вот теперь, забыв о результатах, я летел вниз, пытаясь по скорости падения догнать свой же, летящий впереди меня, удачный третий плевок.

      Он приземлился первым. Я пересёк невидимую финишную ленточку вторым.

      На моё счастье дно внутренности дуба, на которое я приземлился, было выстлано очень-очень толстой подушкой из тонких веточек и листьев. Посему я довольно удачно сперва плюхнулся, а потом и по инерции кубарем выкатился наружу на пыльную тропинку через отсутствующую внизу с одной стороны стенку ствола.

      – Ты меня чуть не раздавил, Колямба! – возмущённо произнёс чей-то, как мне показалось, писклявый голосок.

      Я решил, что в полёте хорошенько приложился головой о стенку дуба, а потому и не обратил внимания на это кем-то сказанное.

      Но голос внутри меня не унимался.

      – Ещё чуть-чуть, и я бы был просто мокрым местом на этой пыльной тропинке! Такой неожиданный и такой бесславный конец! Ох, и напугал же ты меня!

      Теперь мне почудилось, что голос звучит не в моей голове, а явно снаружи. Так что я приподнялся, и, кряхтя, как мой старый дед Ефим, сел.

      Покрутив головой, я подумал, что, за время моего падения какая-то неведомая мне киногруппа, снимающая очередной широкоформатный фильм о жителях сказочного или аномального леса, успела значительно изменить декорациями пейзаж, так как всё увиденное мной никак не совпадало с тем, что я встретил и помнил, идя по тропинке через заброшенный луг к дубу.

      Либо я приложился головой значительно сильнее, чем мне показалось вначале.

      Второй вариант, с перспективой пролежать в больнице часть своих летних долгожданных каникул, меня как-то не очень вдохновил, поэтому я благоразумно остановил свой выбор на первом варианте и неизвестной мне киногруппе.

      Правда, никаких декораторов, режиссёра с рупором и в перерыве жующей пирожки массовки вокруг места падения я не обнаружил, как бы старательно не крутил головой. Зато увидел нечто, отдалённо напоминающее маленькое воздушное привидение-каплю, сидевшее на пыльной тропинке, идущей откуда-то куда-то мимо моего дуба. Приведение было не страшным, посему я не столько испугался, сколько удивился: это был мой первый опыт – до разговора со мной приведения ещё никогда не снисходили.

      – Что уставился, как будто привидение узетил? – тем временем произнесло это Нечто. – Ты меня сюда послал, вот ты нас теперь отсюда и вытаскивай! – добавило оно безапелляционно, но беззлобно.

      – Простите, а вы кто? – произнёс я слегка заикающимся от падения голосом, мысленно успокаивая себя тем, что весь этот бред вызван шишкой на голове и вот-вот сам собой пройдёт. Я даже не обратил внимания на редкоземельное слово «узетил».

      – Плексмус я, Плексму-ус, – нараспев произнесло это Нечто. – А вы, сударь, здорово припечатались головой, я смотрю, если своих не узнаёте.

      «Видимо, больницы с полной проверкой головы мне таки не избежать, – тоскливо подумал я, пытаясь усесться поудобнее. – Зато будет, что рассказать таким же отчаянным, как и я, первопроходцам в палате. Всё не так скучно коротать долгие больничные вечера».

      – Что ты расселся в расстройстве, как принц, нашедший туфлю Золушки 46-го размера? Вставай, нам надо спешить. Я тут с тобой совсем засохну и пропаду, не принеся никакой пользы. Раз уж мы оказались в Задупленьи, нам надо выбираться отсюда самим, тут нас никто искать не будет. А то останемся здесь навсегда. Только ты просто останешься, а я, если не доберусь до Стены, то и того хуже – вообще засохну и пропаду бесцельно, как поц.

      Я не знал, кто такой поц, но догадывался, что это не самый выдающийся человек в мире, так как часто слышал это слово от тёти Любы, когда она кому-нибудь в телевизоре говорила нечто вроде:

      – Вообще-то ты – поц! Это просто сейчас по какой-то немыслимой иронии судьбы занимаешь кресло премьер-министра, а так – поц и есть. Так что хватит надувать щёки, и займись делом!

      Или:

      – Такой поц, как ты, вполне мог бы писать мелом по бумаге, носить галстук