Свидетель. Ирина Баранова

Рванину свою скидовай и в печь суй сразу же. Топить буду – сожгу, вшей мне тут без надобности.

      – Не, вошиков у меня нету. За этим ТАМ, – гость невольно поежился, – следили строго.

      Впрочем, уговаривать его не пришлось: он, ничуть не смущаясь постороннего присутствия, стащил с себя все, включая трусы, и не лег – упал на скамейку, которую указал ему хозяин, даже не потрудившись укрыться. И тут же засопел.

      Прикрыв мужчину старой фуфайкой, Мазай еще немного постоял рядом, рассматривая спящего. Досталось парню, что и говорить. Не зря, видать, про «Дачу» рассказывают всякую жуть…

* * *

      Дача. Для многих поколений горожан это слово было связано с летом, рекой, лесом, сладостным отпускным бездельем. Стоило произнести его, как вспоминались смоляной дух соснового бора, сладка ягода земляника, «шашлычок под коньячок», что вкусный очень. Это раньше. Ну а теперь любого жителя Конфедерации, включая малолетних и стариков, от этого слова бросает в холодный пот и хочется то ли перекреститься, то ли сплюнуть через плечо, пробормотав: «Чур меня!». Сейчас уже и не скажет никто, благодаря чьей извращенной фантазии «Дачей» стали называть местную тюрьму, вернее, и не тюрьму даже, а скорее, лагерь, где за скудную пайку несли исправительно-трудовую повинность все те, кто так или иначе согрешил перед законом: воры, бездельники, не желающие работать добровольно, любители выпить без меры, пристрастившиеся к «веселым грибочкам». Была там и парочка таких, кто этими самыми грибочками промышлял, были и драчуны – дебоширы. И убийцы тоже там были: кто-то поругался с соседом да силушку не рассчитал, кто-то на жену по пьяни руку поднял… Страшное место. Выдержать там год – уже подвиг, поэтому сроки, как правило, ограничивались неделями и месяцами. Три или пять лет были, пожалуй что, равносильны смертной казни, поэтому второй раз «на Дачу» попадать зарекались, и за всю историю ее существования не было ни одного случая рецидива. Как не было до этого ни одного побега. Андреем двигало отчаяние: он единственный, кто был осужден пожизненно. За убийство. Жестокое, немотивированное…

* * *

      Гостя напои, накорми, в баньке попарь да спать уложи. Потом разговоры говори. Прям как у Бабы-Яги. А этот, на топчане, что получается, Иван-царевич?

      Такое неожиданное сравнение развеселило Мазая. А что? Чем он не Баба-Яга? Такой же отшельник, пятидесяти нет, а уже дедом называют. Да и сторожка на сказочный дом вполне потянет: на двенадцати квадратах и печка, и «офис», и спальня с настоящей (!) кроватью. И даже банька. Чем не сказочное чудо? Сам не увидишь – не поверишь. И не важно, что «спальня» отгорожена от «офиса» занавеской, и стоит там только та самая кровать, а банька – закуток за печкой: полок да скамейка для ведер. Тазу там уже тесновато.

      Вообще-то тут раньше был блокпост. После Удара гермы в туннелях, как им и положено, закрылись. А вот когда их открыли потом, что-то там не сработало, и обратно закрыть до конца уже не смогли. Пришлось перекрывать перегон до Девяткино людьми. Хорошо, фонит не сильно. Блокпост «прожил» ровно десять лет. Расформировали его, когда стало ясно, что затея эта пустая: в то время, когда про остальной город рассказывали всякие страсти, тут, у Девяткино, за все время