Комбат. За морские заслуги. Андрей Воронин

осени. Но Илья быстро об этом забыл, поглощенный охотничьим азартом. Хотя нижняя часть сети была основательно утяжелена, из-за неровностей дна постоянно возникали пустоты, куда уходила часть добычи. Впрочем, в большинстве своем она не представляла для браконьеров особого интереса. А Илья точно знал, кто им нужен в первую очередь. На глубине около метра он заметил крупную рыбину, мечущуюся у дна. Она вполне могла уйти в один из разрывов. Забыв обо всем, Угаров бросился на рыбу. Целиком погрузившись в воду, он сумел крепко ухватить ее руками. Рыбина отчаянно забилась, но Илья резким движением выбросил ее на берег. Вскоре там оказался и остальной улов, трепыхавшийся в сети.

      Палыч торопливо вышел на берег.

      – Хорошая севрюжка, – указал он на пойманный Угаровым экземпляр и принялся сноровисто разбирать добычу.

      Большая часть рыбы возвращалась обратно в реку. Палыч отобрал только несколько судаков и с десяток воблин. Хотя старый рыбак зарабатывал на жизнь браконьерством, он бережно относился к запасам родной реки. Исключение составляли лишь осетровые. К ним, как выяснилось позднее, у старого рыбака был философский подход: «Если не я, так их выловят другие. Все равно они обречены».

      В первый заход севрюга Угарова оказалась единственной стоящей добычей, второй вообще вышел пустым. Зато третий принес еще двух севрюг и одного осетра килограммов на двадцать. Здесь Палыч вспомнил об Угарове:

      – Слышь, молодой, у тебя дома рыбка есть? А то что-то я все обратно отпускаю.

      – Нет, – признался Илья.

      – Так бери, пока она у тебя поперек горла не стоит. А то мы на нее уже смотреть не можем.

      Последнее было некоторым преувеличением. Знаменитую воблу рыбаки брали с удовольствием, а остальное по мере надобности. Ведь только вобла считалась достойной рыбой для вяления, только ее можно было запасти впрок. А тот же судак или карась шли в ход, когда возникало желание побаловать себя свежим уловом.

      После четвертого захода, принесшего единственную стерлядку, Палыч распорядился:

      – Хорош, мужики, обед.

      Рыбаки достали ссобойки. На общем фоне продуктовая корзинка Угарова выглядела очень скромно. Илья даже застеснялся огурчиков домашней засолки и куска сала. Как-то убого на фоне сырокопченых колбас и прочих сервелатов. Но никто из компании ни словом не обмолвился по этому поводу. Разговор пошел совсем на другую тему. Ткнув пальцем в полутораметрового осетра, Палыч тяжело вздохнул:

      – Разве это рыба! Вот раньше водились белуги длиной в шесть, даже семь метров.

      – И ты их ловил, – бросил напарник Ильи.

      – Если бы. Самая большая рыба, которую я поймал, была метра четыре.

      – Откуда же ты выдумал про семиметровых?

      – Передачу видел по телику. Там говорили, что при раскопках древних городищ находили костные останки белуг, и эти рыбы, по утверждениям ученых, достигали семи метров.

      Напарник Ильи встал, сделал восемь шагов, обернулся и, прикинув расстояние, скептически заметил:

      – Брехня! Чего только