.

своей особе. Он ведь был всего-навсего низкорослым, неказистым колючим отростком, и никто не смог бы сказать с уверенностью, кто он на самом деле: стебель или просто листок, пустивший корни. Такой.

      – Действительно беспокоюсь, – призналась красавица-роза.

      – Не беспокойтесь, сказал кактус. – Нам, кактусам, много не надо: полкружки воды раз в месяц для нас вполне достаточно. Но ваша забота обо мне… Я чувствую от этого необыкновенное волнение… К тому же, вы так прекрасны!

      – Разве кактусы умеют чувствовать? – удивилась белая роза.

      – Конечно, умеют, – подтвердил немногословный кактус. – Только вида не подают. У нас, кактусов, не принято выставлять свои чувства напоказ.

      И он надолго замолчал, удивляясь собственной болтливости.

      Ближе к вечеру, когда солнце стало клониться к западу и подкрашивать видимую с балкона часть города, роза сказала:

      – Я, все-таки, прямо не нахожу себе места: как же вы без солнца!

      – Вы чуть-чуть поверните ко мне свой прекрасный бутон. Он будет мне вместо солнца!

      – Я сделаю это утром, – пообещала красавица. – Утром мои лепестки раскроются, и я действительно стану похожа на солнышко. Только белое.

      – Белое Солнце пустыни! – произнес кактус, сам не понимая, откуда взялась у него это фраза.

      – Да вы поэт! – удивилась роза. – Кто бы мог подумать!

      – Так уж и поэт! – застеснялся кактус. – Просто вы мне очень нравитесь!

      – И вы мне! – призналась роза.

      Надо сказать, что от этих слов кактус совершенно потерял покой. Неведомые прежде чувства овладели его серо-зеленым телом. Ему хотелось говорить и говорить со своей прекрасной соседкой, но та, свернув лепестки в бутон, уснула на всю ночь.

      Кактус все тревожился и кряхтел, но делал это тихонько, чтобы не разбудить розу.

      Он с трудом дождался утра.

      Утром роза повернула к нему свое открытое лицо и воскликнула:

      – Как вы прекрасны! Вы настоящий красавец!

      Дело в том, что на скромном серо-зеленом колючем кактусе, прямо на ребре его ни то стебля, ни то листика, расцвел восхитительный красный цветок.

      – Кактус зацвел! – с удивлением сказала женщина своему мужчине. Этим утром она его полила и выдвинула из тени навстречу солнечным лучам.

      Баржа

      Большая волна, прибежавшая из самой середины бесконечного моря, протиснулась в узкие ворота гавани и раскачала привязанные к палам суда. Ветра не было, было послеветрие, молчаливое возмущение водной поверхности, называемое мертвой зыбью.

      На кнехтах и палах скрипели швартовые канаты, привязанные к бортам веревочные кранцы, похожие на грушевидные мячи для регби, смягчали столкновения бортов.

      Среди этих рабочих звуков внимательное ухо могло уловить негромкие голоса, которыми переговаривались между собой стоящие борт о борт суда.

      – Не могли бы вы подложить между нами еще один кранец? – сказала старая баржа высокомерной яхте. – Я боюсь, как бы мой ржавый борт