Зажигалка с драконьей головой. Валерий Поволяев

что Шайдуков своим цепким милицейским взором может отпугнуть доброго духа, живущего в этом мешке, – и модную зажигалку, которую Шайдуков подарил Семену на тридцатипятилетие.

      В том же году и самому Шайдукову исполнилось тридцать пять, оии с Семеном были ровесниками.

      Редкую зажигалку Шайдуков достал случайно в Москве, на ВДНХ – подвыпившему моряку загранплавания, по-петушиному украшенному золотыми значками и медальками, не хватало денег на лакировку, и он, бросив длинный оценивающий взгляд на окружающих, выбрал Шайдукова – лицом, видать, тот понравился, – и предложил ему зажигалку.

      Шайдуков поначалу решил отказаться – не курит, мол, хотя зажигалка была занятная, с инкрустированными щечками и золотой головкой редкозубого носатого дракона (впрочем, совсем нестрашного), с лихим щелком откидывающейся назад. Из отверстия, которое охранял дракон, с нажатием пальца выскакивало пламя.

      «Значит, нет двух вещей, двух, – Шайдуков вздохнул, – но только ли двух? И иные вещички могут всплыть… Очень даже могут. Жаль, Семен не показал мне свой мешок во второй раз – побоялся. И золотишко свое тоже не показал – и это сделать побоялся. Надо будет взять справку в конторе: много ли Семен сдавал металла? Это первое. И второе – неплохо бы узнать, в каком районе он бедовал, мерз, мокнул в ручьях – здесь, в этом квадрате, или где-то еще, у черта на куличках? Вот только кто может это знать?»

      Этого Шайдуков не представлял, хотя понимал, что есть люди, хорошо знающие, где промышлял Парусников в этом году.

      Проверил упаковку, затянул потуже распах рюкзака, чтобы из нутра поменьше тянуло мертвечиной. Что-то цепкое сдавило ему горло, сделалось тошно, внутри сидела досада, вместе с нею – боль, затяжная, неприятная. На что уж Шайдуков был терпелив к боли, а эту выносил с трудом.

      Сладковатый запах, тянувшийся из рюкзака, вскоре перестал давить на горло, а может, Шайдуков привык к нему. Уже в ночи он сделал привал – выдохся, надо было немного поспать, рюкзак повесил на толстый короткий сук, сам лег на лапник метрах в двадцати от рюкзака и, несмотря на усталость, на пульсирующее нытье в костях, толчками отзывающееся во всем теле – даже в висках и затылке, о намятых плечах и ключицах и говорить не приходилось, – долго не мог уснуть, изучал небо с мелкими, слепо помаргивающими звездами, прикидывал расстояние до них… По шайдуковским прикидкам получалось – это недалеко.

      Странно, почему в таком разе говорят, что лететь до них долго – жизни не хватит… А вдруг хватит?

      Никак не мог Шайдуков понять, откуда Семен свалился на дерево, как повис на сучьях и почему оказался разодранным, с начисто вываленным, потерявшимся нутром?

      Неужели упал с неба, со звезд? А если с небес, то с какого конкретно облака, где остались его отпечатки и вообще, что он там делал? Шайдуков пошевелился на лапнике – лежать было неудобно.

      Обидно было за Семена, – потерял он ровесника, приятеля, нет, больше, чем просто приятеля, – потерял друга. Приятелей могут быть