Правда о «золотом веке» Екатерины. Андрей Буровский

в идее, стало быть, назрела к тому времени.

      Во-вторых, вовсе не один Дмитрий Михайлович Голицын «вдруг» захотел ограничить монаршую власть. Мы уже видели, что высшие вельможи государства очень хорошо понимают затею «верховников» и откровенно сочувствуют ей. Вскоре нам предстоит увидеть, что и основная масса дворян хочет ограничения монархии и осуждает князя Голицына только за отсутствие смелости в его замыслах, аристократическую замкнутость затеянной им «конституции». Что дворяне не хотят всевластия Верховного тайного совета, но и неограниченной монархии не хотят.

      Французский посол Кампредон уже в 1726 году, за четыре года до событий, доносил своему правительству, что большая часть вельмож в России хотят ограничить власть императрицы, не дожидаясь, пока подрастет и воцарится великий князь Петр Алексеевич. Мол, русские вельможи хотят «устроить правление по образцу английского». Как видно, и про английский образец они знали, а отнюдь не только про шведский.

      В-третьих, мне очень трудно представить себе человека, на которого сложнее оказывать влияние, чем князь Дмитрий Михайлович Голицын… В 1730 году он, родившийся в 1665 году, разменял седьмой десяток. Даже в наше время возраст вполне почтенный, а в XVIII веке человек в 65 лет считался уже стариком. В 1697 году, в возрасте более 30 лет, он ездил за границу, учился, знал несколько языков. В его библиотеке в Архангельском, расхищенной после его ссылки в 1737 году, находилось до 6 тысяч книг на разных языках – вся классика европейской политической мысли, начиная от Макиавелли, и по истории, политике, философии.

      Родственник Василия Голицына, он никогда не пользовался особым доверием Петра, но всегда был на значительных должностях, требующих доверия, ума, квалификации: уж очень хорошо выполнял все задания и, как говорили в те времена, «отправлял все должности».

      В долгую бытность губернатором в Киеве, городе, не очень покорном Москве, Голицын стал своего рода центром притяжения местного кружка переводчиков в тамошней академии. В числе прочих книг по его поручениям перевели голландца Гуго Гроция «О праве войны и мира» и сочинения Пуфендорфа – книги из политической школы моралистов, выводивших жизнь государства из обязанностей людей друг перед другом.

      Трудно представить себе, чтобы кто-то оказывал на князя Дмитрия нежелательное влияние или он, как восторженный мальчик, купился на красивую конституционную игрушку.

      Думаю, в наибольшей мере прав С.М. Соловьев, с чьей точки зрения сам Д.М. Голицын разочаровался в неограниченной монархии. «Гордый своими личными достоинствами и еще более гордый своим происхождением, считая себя представителем самой знатной фамилии в государстве, Голицын, как мы видим, постоянно был оскорбляем в этих самых сильных своих чувствах. Его не отдаляли от правительства, но никогда не приближали к источнику власти. Никогда не имел он влияния на ход правительственной машины, а что было виною – фаворитизм! Его отбивали от первых мест люди худородные, но умевшие