Собрание сочинений. Том 1. Евгений Евтушенко

таинственно втянутых в себя костерными и махорочными дымками да туманами-растуманами. Но после этого, в шалмане, я видел, как к нему подошли обе сестры Байковские и попросили этак ласковенько прогуляться для душевного разговора. Больше этого запивохи не видел никто и никогда. Семью самого Байковского никто тронуть не посмел, потому что хотя лошадей у них отобрали, а заодно и теленка, но они никак не подходили на роль мироедов. Во-первых, старшая из них, Мария, вышла замуж за Ермолая Евтушенко, который числился по зиминским понятиям в крупных красноармейских чинах, и хотя Мария сама ушла от него, все равно портреты отца ее дочери с кавалерийской шашкой между сапог и двумя ромбами в петлицах висели в доме Байковских, как охранная грамота. Во-вторых, дети Ядвиги Байковской Андрей и Владимир были стопроцентными пролетариями из потомственного рабочего рода Дубининых, которые никакой торговлей, включая рыночную, не занимались и ни под какую конфискацию не подходили. Андрей Дубинин был, мой любимый дядя, отъявленный голубятник с детства до конца своих лет и одновременно нежный отец и муж, что у него гармонично сочеталось. Во время Великой Отечественной войны он рвался на фронт, хотя и преподавал мне такую противоречащую воинским порывам редкую науку, как жизнелюбие. Он гордо называл себя «шофер всея Сибири», и именно он лихо перевел почти весь грузовой автотранспорт в области на чурочное отопление. План был прост – к кузову прикреплялись с двух сторон два жестяных мусорнык бака, набитых мелко нарубленными чурками, волшебно превращавшимися в нехитрое автотопливо, и оно перебрасывалось на ходу в двигатель прямо с лопат сибирскими пацанами, одним из которых был и я. Нас была целая армия чурочников из мальчишек, а потом и девчонки к нам присоединились – еще веселей стало. Один военнопленный немецкий офицер, работавший на строительстве нового депо, неверяще, что такое возможно, попросил, чтобы ему дали порулить. Хотя это не полагалось, ему разрешили. Убедившись в том, что машина ходит, он недоуменно пожал плечами: «Русский сказка». У дяди Андрея среди его многих «любий» было и женолюбие, и природолюбие, и книголюбие. После него остались книги Светлова, Багрицкого, Бориса Корнилова и Павла Васильева с романтическим штампом не без изыска: «Из книг Андрея Дубинина». Блестяще сдал импровизированный экзамен самому Стейнбеку по американской литературе, когда они встретились у меня в Москве во время холодной войны и он, к удивлению писателя, перечислил всех героев «Гроздьев гнева» по именам.

      Брат его Владимир, изобретатель с золотой головушкой и золотыми руками, имел множество патентов, реализация которых постоянно саботировалась и на железной дороге и в автоделе. Он восторгался книгой В. Дудинцева «Не хлебом единым». Однажды я подслушал разговор братьев Дубининых с Романчуком – он поразительно напоминал мне разговоры декабристов, книгами про которых я зачитывался, но отличие было в том, что оба мои дяди Андрей и Володя считали, да и сам Романчук, что