Дюна. Фрэнк Герберт

внимательнее, Питер, и ты, Фейд-Раута, мой дорогой. Поглядите на эти волны – от шестидесятой параллели к северу до семидесятой на юге. Этот цвет… он не напоминает вам карамель? И ни клочка синевы – ни озер, ни рек, ни морей. А эти очаровательные полярные шапки – они так малы. Разве можно спутать эту планету с другой? Арракис! Уникальнейший мир. И великолепная почва для бесподобнейшей из побед.

      Улыбка тронула губы Питера.

      – Подумать только, барон, Падишах-Император полагает, что сам отдал герцогу вашу планету вместе со специей. Сколь пикантно!

      – Какая чушь! – прогремел барон. – Ты хочешь запутать юного Фейд-Рауту, не морочь голову моему племяннику.

      Мрачный юнец шевельнулся в кресле, разгладил морщинку на туго натянутых черных лосинах. В дверь за его спиной вдруг постучали, и он резко выпрямился.

      Питер поднялся из кресла, наискосок прошел к двери и чуть приотворил ее, чтобы принять цилиндр с сообщением. Он закрыл дверь, развернул цилиндр, внимательно проглядел и хихикнул… раз… другой.

      – Ну, – требовательным тоном сказал барон.

      – Этот дурак ответил нам, барон!

      – Ну когда же и кто из Атрейдесов упускал возможность принять красивую позу? – спросил барон. – И что же он пишет?

      – Такой невежа, барон… Обращается к вам просто «Харконнен», ни титула, ни даже «Сир и любезный кузен…».

      – Имя неплохое, – буркнул барон, тон его выдавал нетерпение. – Что же пишет наш добрый Лето?

      – Он пишет: «Ваше предложение о встрече я отвергаю. Слишком часто приходилось мне натыкаться на ваши ловушки, об этом знают все».

      – И что дальше? – спросил барон.

      – А еще он пишет: «Искусство канли еще находит поклонников в Империи». Подписано: «Герцог Лето Арракийский». – Питер расхохотался. – Арракийский! Боже! Это уж слишком.

      – Помолчи, Питер, – сказал барон, и смех словно выключили. – «Канли» он пишет? – переспросил барон. – Значит, кровная месть. Доброе словцо подобрал, богатое, такое, чтобы я не ошибся в его намерениях.

      – Формально вы сделали шаг к примирению, – сказал Питер. – Обычай выполнен.

      – Для ментата, Питер, ты слишком разговорчив, – сказал барон и подумал: «От него скоро придется избавиться. Он уже сделался практически бесполезным». Барон искоса поглядел на своего ментат-ассасина – глаза этого человека притянули бы к себе любой взгляд – туманная синева в синеве, глаза без белков.

      Ухмылка судорогой искривила лицо Питера, превратив его в театральную маску с прорезанными щелями для глаз.

      – Но, барон, кто слышал о мести, более прекрасной, чем ваша? Роскошен уже сам план этой ловушки: заставить Лето обменять Каладан на Дюну… и он не смеет отказаться – ведь это приказ Императора. Изысканнейшая мысль!

      Холодным тоном барон выговорил:

      – Питер, у тебя недержание речи.

      – Но я так счастлив, мой барон! А вы… вы ревнуете.

      – Питер!

      – Ах-ах, барон! Разве не достойно сожаления, что эта изысканная идея не принадлежит