Король Островов. Дебби Маццука

вопросами его дядя.

      – Если у тебя нет доказательства, Морфесса, то с этим делом покончено. Ты обязан принести Эванджелине извинение.

      Удивившись, что дядя больше ни о чем не спрашивает, Лахлан повернулся, чтобы взглянуть на него. Было ли в отношениях между Роуэном и Эванджелиной что-то еще, кроме того, что он знал? Лахлан нахмурился, ощутив напряжение. Но его реакция, безусловно, никак не была связана с мыслью, что дядя, возможно, спит с ней. Он помрачнел, когда, словно в ответ, его напряжение еще усилилось – и обрадовался, когда Морфесса отвлек его.

      Волшебник вскочил из-за стола, опрокинув на пол кресло.

      – Роуэн, почему ты не видишь, кто она есть на самом деле? – взмолился он, а затем, безнадежно покачав головой, запустил руку в черные, до плеч волосы. – Нет, не трудись отвечать. Я знаю почему. Она околдовала тебя так же, как ее мать околдовала меня.

      – Я защищаю ее, потому что ты, Морфесса, никогда этого не делал. Ты позволил своей ненависти к ее матери ослепить тебя и…

      – Нет, ты ошибаешься! И настанет день, когда ты поймешь, что я был прав, только будет уже слишком поздно. Она погубит нас, как когда-то погубила ее мать. – Бросив на дочь последний уничтожающий взгляд, Морфесса вышел из зала.

      Гейбриел и Бродерик смотрели в свои кубки, и по их лицам ничего нельзя было определить, чего нельзя сказать о стражниках и слугах. По скрытным мрачным взглядам, которые они бросали в сторону Эванджелины, было совершенно понятно, что они верят обвинению Морфессы. Так как она была дочерью Андоры, большинство фэй ненавидели ее и продолжали винить Эванджелину за действия ее матери.

      Лахлан не понимал, как она день изо дня терпела всеобщее презрение, и чувствовал, что его отношение к ней смягчается, но он быстро прогнал неуместную сентиментальность, напомнив себе, что с первого момента их знакомства она стала бельмом у него на глазу.

      – Если все позволят мне, мой господин, я вернусь к себе, чтобы подготовить список подходящих невест для твоего племянника.

      От ее заявления все сострадание улетучивалось так же быстро, как она уходила из зала заседаний.

      Эванджелина, сидевшая за письменным столом в своих крошечных апартаментах, расположенных в башне дворца, скомкала кусок пергамента и, бросив его на пол, раздраженно фыркнула, увидев, какая высокая куча образовалась у ее стола. Но достаточно было щелчка пальцев, чтобы свидетельства ее неудачи исчезли – если бы только она могла так же освободить свои мысли от Лахлана; образ этого невероятно красивого горца в последние два дня полностью завладел ее мозгом.

      Эванджелина коснулась плеча в том месте, где лежала его рука, и от воспоминания о его успокаивающем прикосновении ощутила, как у нее сжался низ живота.

      – Ты становишься смешной, позволяя простому проявлению доброты так действовать на тебя, – вполголоса проворчала она. Возможно, ее реакция объясняется тем, что очень немногие были добры к ней. Что удивительного в том, что она, привыкшая к постоянному осуждению фэй, так восприняла его действия?