Оборотень. Новая жизнь. Марк Лахлан

что от такой обстановки в сочетании с доносившимися из камер криками несчастных страдальцев нервы сдали бы у любого, даже самого здорового человека.

      – Он в четвертом номере, – сказал доктор. – Я стараюсь не использовать камеры, оббитые матами, если этого можно избежать, но в данном случае, боюсь, без этого было не обойтись.

      Кроу вдруг понял, что эти слова были адресованы ему.

      – Ариндон до сих пор в смирительной рубашке? – поинтересовался Бриггс; инстинктивно ожидая нападения, он всегда был настороже.

      – Сегодня утром он вел себя намного спокойнее и мы смогли снять ее с него, – ответил доктор. – Хотя он до сих пор находится под действием успокоительного. Сомневаюсь, что вам удастся от него чего-то добиться, несмотря на то что сейчас пациент выглядит немного более уравновешенным.

      – Дайте мне его минут на десять, – ухмыльнулся Бриггс, – и я живо верну ему это самое равновесие, можете не сомневаться.

      Балби неодобрительно взглянул на коллегу. Кроу не исключал того, что Балби мог бы ударить невменяемого, но радоваться при этом точно не стал бы.

      – В этом не будет необходимости, офицер, – заверил констебля доктор.

      – Этому типу нельзя доверять, – заявил Бриггс. – Я знаю этого парня и могу вам сказать: если он сошел с ума, в этом есть какая-то корысть. Держу пари, что он каким-то образом выяснил, что здесь происходит, и теперь попробует «толкнуть» нам это за вознаграждение.

      – А он в данный момент разыскивается за совершение каких-то преступлений? – спросил доктор.

      – Нет. Но если его выпустить и позволить ему околачиваться на свободе, то вскоре будет разыскиваться, – ответил Бриггс.

      Доктор открыл створку смотрового окошка и заглянул внутрь.

      – Ну вот, инспектор, я же говорил – он вполне спокоен.

      Балби сначала посмотрел в окошко сам, а потом жестом подозвал Кроу.

      Человек в камере смотрел прямо на дверь. На его лице было что-то вроде плотной спирали из вздувшихся бугорков, которая раскручивалась откуда-то из его всклокоченной бороды. Кроу вспомнил аборигена, которого показывали в цирке; профессор видел его там примерно в 1874 году. Конечно, так обращаются со своей кожей не только в африканских племенах. Аборигены, насколько припоминал Кроу, делают это, чтобы подчеркнуть свой социальный статус. А зачем это современному человеку? Для этой цели он может просто надеть дорогой костюм.

      Ариндон и Кроу уставились друг другу в глаза.

      – Форад! – вдруг воскликнул сумасшедший, указывая на профессора пальцем в каком-то футе от глазка. – Форад!

      У Кроу перехватило дыхание: этот человек назвал его монстром. Но откуда Дэвид Ариндон знает древнескандинавский язык?

      Кроу не нашел, что сказать, и поэтому продолжал пялиться на Ариндона. А к тому, похоже, вернулся здравый рассудок. Ариндон снова сел на пол.

      – Не от меня, – вполне вразумительно сказал он по-английски. – Я не буду.

      – Возможно,