Пока драконы спят. Александр Шакилов

Свинке. На весеннем тинге Криволапая строго-настрого запретила обижать Гель и Свинку, а не то!..

      На долгих семь лет мать и дочь оставили в покое.

      А потом в гард пришли инквизиторы.

      Босые бродяги с посохами из костей еретиков были вооружены обоюдоострыми крестами и желудками гарпий, на сорок шагов отрыгивающих святую воду, что разъедает не только плоть грешников, но и хладный металл.

      Вспыхнул костер. Лучший баран Ингвара Родимца повис на вертеле, а сам Родимец даже и не подумал стребовать плату за мясо. Он был рад, что странники не сожрали его самого, дочь его и жену. Хотя жену и можно бы – ради богоугодного дела не жаль.

      Стемнело. Инквизиторы потребовали вина и трех девственниц.

      Мэр гарда велел открыть тайное хранилище, что у кладбища, в зарослях выколиглаза. В последний раз тот схрон, задуманный на случай засухи и мора, отворяли трилистником клевера еще до рождения Гель, но еда не протухла до сих пор, и хмельное питье, припасенное на черный день, не скисло. Теснились на полках кувшины с вином, настоянным на травах, висели под потолком копченые окорока, в закромах томились румяные яблоки. От порчи тайник заговорила лесная ведьма, получив за труды бутыль с кровью мертворожденного младенца и миску студня из лап рыси.

      Закусить и выпить инквизиторам дали, а вот с девственницами незадача вышла.

      – Нету в гарде дев целомудренных. Все бабы от младенчества порченые, – вздыхал мэр и уговаривал: – Кушайте, гости дорогие! Пейте на здоровье! Рады вам! Святости бьем челом! Не обессудьте, люди мы дремучие, жены наши не блюдут благочестия. Своенравны и любвеобильны! Так уж повелось, святые отцы:только в возраст входят – так сразу дырявые. А вам-то с подгулявшими никак, мы понимаем, виноваты, но вы уж простите…

      Кланяясь и потея, мэр еще долго тряс щеками и замолчал, лишь когда перед ним встал главный инквизитор, больной лепрой. На поясе прокаженного висел бронзовый колокольчик, от звона которого до́лжно убегать, чтобы не подхватить заразу. Прокаженным нельзя входить в трактир и говорить с кем-либо, стоя против ветра. Им запрещено бродить по рынку и мыться в проточной воде. Но кто заставит инквизитора выполнять эти правила, назначенные самой жизнью? Правила придуманы людьми, но не Богом! Истинно верующий спасется постом и честной молитвой.

      Глядя на потеющего мэра, бродяга рассмеялся, из-под капюшона выбились пучки грязных косиц. Святой отец шагнул к толстяку:

      – Нет, говориш-ш-шь? Ни-и-и един-н-ной девствен-н-н-ницы, говориш-ш-ш-шь?!

      Шаг. Еще ближе. И еще шаг.

      – Иди ко мне, с-с-ссын мой! Обнимемс-с-ссся! Поцелуемс-сся! – хохотнул прокаженный.

      Мэр резво отпрыгнул назад, увернувшись от объятий святоши.

      Бродяги тут же вскочили. В их жилистых руках исходили паром желудки гарпий, готовые окропить лгуна ядовитым кипятком.

      Главный инквизитор посмотрел мэру в глаза и криво усмехнулся:

      – А с-с-скаж-жи мне, с-ссын мой… Ес-с-ссть ли в твоей дер-р-ревне в-в-ведьма? Кто наводит пор-р-рч-чу, кто меш-ш-шает с-спокойно нас-с-слаж-ж-ждаться с-с-сновиденьем,