P.S. I Miss You. Я по тебе скучаю. Уинтер Реншоу

разложить по местам в эти выходные, но мне понадобятся коробки и чехлы, чтобы положить вещи Ника на хранение. Он попросил меня въехать в его комнату, но оставил в ней все как было – наверное, просто запихал охапку смятых шмоток в один большой чемодан.

      По комнате все еще разбросаны его постеры, фотографии, медиаторы для гитар и заляпанные кофе блокноты – именно так он все это хранил.

      Я даже нашла под кроватью пустую банку из-под «Old Milwaukee».

      Ох Ник…

      С нескольких попыток я все-таки ухитряюсь найти свой браслет и ключик, который отпирает его. Спустя минуту я загоняю Мёрфи в его вольер и спускаюсь обратно вниз, ожидая приезда Роберта.

      Запах мужского геля для душа витает в сыром воздухе над лестницей, и это подсказывает мне, что Саттер только что принимал душ после работы – насколько я понимаю, это у него постоянная привычка.

      В глубине души я чувствую побуждение извиниться перед ним за сегодняшнее утро. Сомнительно, что начать день с прохладного (во всех смыслах) приветствия от почти незнакомой соседки – это лучший способ наладить отношения.

      Теперь я отчасти чувствую себя виноватой, но в то же время – отомщенной.

      Уперев руку в бок и цокая каблуками по деревянному полу, я направляюсь на кухню, ориентируясь на хлопок дверцы холодильника и на звук откупориваемой пивной бутылки.

      – Послушайте, – говорю я. – Я прошу прощения… за сегодняшнее утро. Мне не следовало использовать всю горячую воду.

      Он делает глоток пива и окидывает меня взглядом.

      – Но, если серьезно, нам нужно ладить друг с другом и уважать друг друга, – продолжаю я. – Иначе эти шесть месяцев, вероятно, будут…

      – Тебе, наверное, следует снять этот наряд, – без всякого выражения заявляет Саттер и делает еще глоток.

      – Что? – Мое лицо вытягивается. Я в полном замешательстве. Если он так пытается ухаживать за мной, то, черт побери…

      – Он уехал.

      – Кто уехал? – спрашиваю я.

      – Тот тип, – поясняет он, кивая в сторону входной двери. – Тип в костюме-тройке, приезжавший на «Феррари».

      – Роберт?

      – Я не спрашивал, как его зовут. Я просто сказал, чтобы он уезжал.

      Мои глаза распахиваются сами собой. Мне хочется ударить Саттера по лицу.

      – Ты хоть знаешь, кто это был?

      Он пожимает плечами.

      – Не-а. Не знаю. И мне плевать.

      – Роберт Макколи. – Я произношу это имя медленно, подчеркивая каждый слог.

      Саттер снова пожимает плечами, как будто это имя ничего ему не говорит.

      – Он очень известный продюсер, – говорю я, чувствуя, как немеют и дрожат губы. Руки у меня тоже дрожат. И голос тоже. – Мы уже несколько месяцев планировали это свидание. Зачем… почему ты это сделал? Какое ты имел право?

      – Я оказал тебе услугу. – Он прислоняется к кухонной стойке и опирается на нее локтем, словно ведет какой-то ничего не значащий диалог.

      – Ты понятия не имеешь, что ты сделал. – Я сжимаю зубы с такой силой, что мышцы на щеках сводит острой болью.

      Он качает головой.

      – Этот