Рандеву со знаменитостью (сборник). Михаил Веллер

– по паркету протопали двое ребят в синих коротких пальто с какими-то шевронами.

      – Сюда сейчас нельзя, товарищи!

      – Санитары из морга, – заурядно представился один, а второй ткнул мятую справку. – За трупом… вот.

      – Не требуется. Кто вас прислал?

      – Нас? Начальство. Распорядилось.

      Завидович ворковал родственникам. Родственники слушали замкнуто. «…только посмейте… последнюю волю отца…» – злобно отвечал желчный худой мужчина, сын, с ненавистью озирая доброхотов литературного мира. Семья в этой распре обнаружила подготовленное единство. (Заговор! Группа!)

      – Вот что, – объявил позабытый на отшибе старик Баранов. – Если вы его сейчас не отдадите согласно завещанию, то у меня заготовлены письма во все инстанции и газеты, и в западные консульства. С указанием фамилий и деталей, и текстом письма. И есть человек, который перешлет. Устраивает?

      Похоже, это было правдой, черт ему сейчас не брат, чего ему бояться, пенсионеру, как его прищучишь?..

      Матерый литературный волк, опытный интриган и предусмотрительный боец Водоватов с треском выигрывал свой посмертный раунд.

      – А вам бы помолчать, – брезгливо уронил Темин. – Продались за две тысячи и теперь счастливы, что их получили. О вашем поведении сообщат куда следует, придется отвечать. Продажный циник…

      Старичок коротко просеменил к Темину и с чудной ловкостью всадил ему пощечину. По массивной выскобленной щеке шлепнуло сыро и звучно.

      Темин выдохнул и закрыл щеку.

      Старичок любовно потрепал покойнику плечо, рек:

      – Молодец, Сенька! По Сеньке шапка! Прощай. До встречи! – и поцеловал в губы. От дверей бросил санитарам: «Давайте, ребята, давайте! Ну!»

      На лестнице попыхивало, побулькивало обсуждение: что плюнул в лицо, подлец; что двурушник, главное зло, не разглядели, гнать надо было; нет, все-таки сошел с ума, а экспертиза липовая, да и знаете же наших горе-психиатров; но как допустили, не прервали, гипноз какой-то, растерялись; что а все-таки молодец, но так высказывались немногие малоосторожные, малоопытные; а больше народ все был тертый, осмотрительный, и фразы преобладали нейтрально-неодобрительные.

      Поглядывали на двери и часы.

      Санитары вынесли гроб. Им помогали сын и нестарый родственник.

      Все внимательно проследили в стрельчатое окно на площадке, как гроб задвинули в больничный «рафик» и укатили.

      Баранов-старичок отдулся, раздернул воротничок с галстуком и покрутил шеей. Он был здесь сам по себе, отдельный, как бы и не обращающий на себя ничьего внимания.

      У перил курила своим кружком шестерка «молодых». Старичок примерился взглядом к лысеющему, лет тридцати пяти, вполне простецкого обличья.

      – Эй, мальчик, – сказал он, – выпить хочешь?

      – С вами? – немедленно откликнулся тот. – С огромным удовольствием.

      Старичок извлек четвертную.

      – Тогда сбегай, голубок, возьми литр, – сказал он. – Как раз уже открылись. Помянем!

      Кухня и кулуары

      Мимо