Смертоносная чаша. Елена Сазанович

одну деталь туалета, присвистнул:

      – Васенька! Какой чудный у тебя шарфик! Почему ты прикалываешь его детским значком, а не булавкой?

      Она ничего не поняла и, продолжая жевать, промычала что-то типа: «У тебя что, не все дома?»

      – Ты кушай, кушай спокойно. Я с чистой совестью могу исключить тебя из числа подозреваемых. Потому что не верю, что твоя тень вчера могла отделиться от тебя и следить за нами.

      Она наконец дожевала, радостно вздохнула и рассмеялась.

      – А я совсем и забыла про эту чушь!

      Вано нахмурился.

      – За вами вчера следили?

      Вася махнула рукой.

      – И за тобой бы следили, Вано, если бы ты шел темной улицей, без единого светящегося фонаря да после нескольких выпитых бутылочек этого прелестного винца.

      – И все же, Васенька, – вставил я, – все же одну любопытную деталь я заметил. Как бы провел социологическое расследование. Почти все женщины действительно прикалывают шарф к воротничку.

      – С сегодняшнего дня я буду единственной женщиной, которая этого не делает. – И она сорвала значок с шарфа, приколотого к пушистому свитеру, бросила его в налитый до краев бокал. И значок заискрился янтарным цветом.

      – Красивый жест, Вася. Твой бывший дружок на это вряд ли способен. Он предпочитает аккуратность во всем.

      – Ты о чем? – нахмурилась девушка.

      – Стас, как ни странно, подобно женщинам, прикалывает шарф булавкой. И это наводит на некоторые подозрения.

      – Фу, – выдохнула Вася, – я не хотела говорить тебе, но это единственный на свете парень, который так делает. И при этом остается парнем.

      – В последнее утверждение я безоговорочно верю. Иначе что бы ты с ним так долго делала?

      – Перестань, Ник, – не ответила на мою шутку Вася. Ее

      лицо мгновенно преобразилось: стало серьезным и чуть-чуть печальным. Вновь легкая ревность кольнула мое сердечко. И я сразу же решил перевести разговор на другое.

      – Кстати, о друзьях. Проводя одно социологическое исследование, я пришел к другой закономерности, утвердившейся в наших кругах, – плохо подражая своему приятелю Богемскому, выдал я.

      Васины глазки вспыхнули любопытством. А Вано даже перестал пить и почесал свой квадратный подбородок.

      – Дело в том, – продолжал я с пафосом, – что на нашей элитарной тусовке вы не встретите Кать, Свет, Галь, Наташ. Эти имена слишком просты для искусства. И дурак тот, кто сказал, что все гениальное – просто. В нашем прекрасном, умном богемном круге царят иные имена. А именно – все прекрасные и, не боюсь повториться, умные представители мужского и женского пола называются не иначе, как Алевтины, Анжелики, Кассандры, Артуры, Богданы и непременно – Стасы! Впрочем, я могу продолжать бесконечно. Да и фамилии отличаются не меньшей изысканностью. И я прихожу к выводу, до чего же высокоинтеллектуально наше искусство. Ведь творчеством, ну, посудите сами, невозможно, нелепо и просто глупо заниматься с какими-то элементарными именами – Андрей или Лида. Гораздо лучше работается, когда тебя величают