Хмель-злодей. Владимир Волкович

отрезал Михаил.

      Тут неожиданно заговорила девушка, на которую они, уже не обращали внимания. Она спросила Михаила:

      – А как он выглядел, вы не рассмотрели?

      – Рассмотрел, даже имя его знаю.

      – Как, как его зовут?

      – Давид.

      Девушка вскочила с камня и лицо её сразу же изменилось. В одно мгновение в нём отразились: и радость, и восторг, и всё ещё недоверие, и сомнение, и желание уточнить, проверить, убедиться. Голубые, как небо глаза её засверкали, как будто в них выглянуло солнышко.

      – Жив, жив, славу Богу, жив.

      – А кем он тебе приходится?

      – Это старший сын моей хозяйки, – и добавила, чуть слышно.

      – Их всех… всю семью…. Спасибо вам, пан хороший, что отпустили его.

      – Я не пан, я казак, – ответил Михаил.

      – Кто родился паном, казаком вряд ли станет, даже если его и нарядить в свитку казацкую.

      Друзья с удивлением смотрели на крестьянскую девушку, которая обладала, оказывается, внимательностью и недюжинным умом.

      В молчании возвращались они в лагерь, где расположилось казацкое войско. Михаил думал о той роли, которая выпала на их долю в этот сложный период жизни, а Сашка всё пробовал на язык такое мягкое и нежное имя девушки – Леся, и представлял себе, какая она красивая, и как ему хочется разговаривать с ней и смотреть на неё.

      День клонился к вечеру, солнце садилось, багрово-красный закат, непривычный в этих местах, полыхал в небе.

      От восхода до заката этого долгого кровавого дня осталось в городе Немирове десять тысяч загубленных жизней.

      Глава 5. Предательство

      «Верить клятвам предателя – всё равно, что верить благочестию дьявола».

Елизавета I

      – Ты поплачь, легче будет, – Рут легонько касалась губами руки Давида, прижимая её к своей щеке. Голова её лежала у него на коленях. Они сидели в шалаше, наскоро собранном Давидом из жердей и веток. В лесу было тихо и казалось, что весь этот дикий и злобный мир существует только в их воображении, потому что того, что случилось, просто не могло быть в реальности. Перед глазами Давида стояла страшная картина смерти его большой и дружной семьи, и он то выл, вздрагивая и выкрикивая что-то непонятное, то жалобно всхлипывал, как ребёнок…

      Ему удалось днём тайком проникнуть в дом и зайти в комнату любимца всей семьи Мойшеле. Младший брат сидел за столом, голова его лежала на раскрытой книге Святого писания. В шею был воткнут нож, как будто кто-то приковал его к страницам Вечной книги. Давид подошёл ближе и прочитал строчку вверху, которая не была залита кровью: «Возлюби ближнего своего…».

      – За что, Боже, за что его, мальчишку, который не сделал в жизни никому ничего плохого? Он только учил Святое писание.

      Давид произносил эти слова, как сомнамбула, разговаривая то ли сам с собой, то ли с Богом. Его била дрожь, хотя ночь выдалась тёплая.

      Как хочется погладить нежную, тёплую руку матери, как хочется услышать её голос… Он был беспокойным сыном.

      – Мама, прости меня, мама…

      Но поздно, слишком поздно…

      Серый