Гастролеры и фабрикант. Евгений Сухов

невозможно!

      – Мне это крайне необходимо…

      – Н-нет, это… никак невозможно, – уже не столь уверенно ответил Бурундуков.

      – Почему? – спокойно спросил Давыдовский.

      – Ну, вы же знаете: тайна вклада и прочее…

      – Чушь.

      – Что «чушь»? – поднял брови первый помощник управляющего банком. – Тайна вклада? Это, смею вас уверить, вовсе не чушь.

      – Не чушь, – согласился Павел Иванович. – Но именно в ваших устах эти слова – чушь.

      Вот как надо ставить человеков на место! Жестко. Безапелляционно. Не давая им возможности как-то приготовиться, оправдаться и дать отпор вашему натиску.

      Бурундуков моргнул. Потом сдавленно сглотнул.

      – Кажется, вы кое-что подзабыли, – придвинулся ближе к первому помощнику управляющего банком Павел Иванович.

      – Что именно? – снова моргнул Бурундуков.

      – Что вы нам обязаны, – сухо произнес «граф». – Помните про сорок тысяч, которые Ленчик, простите, Леонид Иванович Конюхов, принес вам в конце сентября? На них вы еще купили себе особняк на Грузинской улице. С садом и дворовыми постройками. Разве не так?

      Конечно, первый помощник управляющего банком господин Бурундуков помнил об этом. Как же! Это был оговоренный им процент от суммы кредита, который он выдал «Акционерному обществу Казанско-Рязанской железной дороги», одним из директоров которого и был Павел Иванович Давыдовский. Потом Акционерное общество неожиданно обанкротилось, но это была уже не его, Бурундукова, забота. Его заботой было приобрести и обставить особняк на Грузинской так, чтобы было не хуже, чем у соседей по улице. Ведь улица эта была сплошь дворянской…

      – Но…

      – Что «но»? Как вас понимать? Там не было сада или были плохие дворовые постройки?

      – Нужно поднимать бумаги, что может вызвать нежелательный интерес у нашего бухгалтера, – сделал последнюю попытку к сопротивлению Бурундуков.

      Но она была пресечена Давыдовским на корню:

      – Такие суммы, каковую господин Феоктистов держит в вашем банке, вы наверняка помните наизусть, как «Отче наш». Так что говорите, сударь, не томите… Я жду…

      Ничего более не оставалось, как назвать сумму, чтобы этот человек, какового Бурундуков откровенно побаивался, поскорее отвязался от него и ушел. И первый помощник управляющего банком, понизив голос, придушенно произнес:

      – Четырнадцать миллионов.

      Павел Иванович невольно вскинул брови. Четырнадцать миллионов! Однако…

      – Благодарствуйте, – сухо произнес Давыдовский и, не прощаясь, вышел из кабинета. Сию весть надлежало немедленно довести до Севы Долгорукова…

* * *

      Дама сердца господина мильонщика Феоктистова, отношения с которой он не афишировал и, более того, старался держать в строжайшей тайне, проживала в Собачьем переулке. Местечке тихом, спокойном и от чужих глаз как бы застрахованном. Некогда переулок был скорее тупичком с захудалыми домишками. Выходил он тогда на Рыбнорядскую площадь, в точности на мясные ряды. Торговцы, распродав желающим