В дали веков. Александр Красницкий

ты? – говорит Володиславу седой с выветрившимся лицом старик. – Есть из Ново-города вести, да такие, что очень позадуматься приходится.

      – О Гостомысле ты?

      – О нем, о посаднике новгородском.

      – Больно мудрит он, да солеварам с Варяжского мирволит.

      – Так ведь у них племянник его, Избор, старшинствует.

      – Из-за него и поблажает! Как бы от этих солеваров беды всему Приильменью не было. Большую они силу собирают.

      – Много их за море уходит, да не мало и остается. Гостомысл с ними такую силу заберет, что весь Ильмень должен Ново-городу будет кланяться.

      – И то уже слухи идут об этом. Беда с нашими варягами да и только!

      Немало споров возбуждено было по поводу этого названия «варяг». Одни толкователи видели в нем какое-то отдельное племя, другие под этим названием подразумевали вообще наемного воина без различия национальности, третьи же настаивают, что «варяг» – слово русское, корень которого сохранился до настоящего времени в слове «предварять». Вообще же, по мнению последних, название «варяг» означало человека смелого, предприимчивого.

      Наконец, есть указания на производность слова «варяг» от корня «вар» – «варить». Есть данные, по которым можно заключить, что у славян ильменских были свои собственные варяги. Так назывались отщепенцы и изгнанники разных славянских родов, поселившиеся на берегах впадающей в Ильмень речки Варяжки и занимавшиеся там солеварением. Многие из них уходили за Нево к скандинавам и поступали там в дружины викингов, сохраняя, однако, свое славянское наименование. С течением времени у скандинавов так стали называться вообще пришельцы, и так образовались варяжские дружины на скандинавском Севере. Очень может быть, что к общему названию для отличия одних пришельцев от других, то есть для различия их по национальностям, прибавлялось еще какое-нибудь особое прозвище, и так образовались в Скандинавии варяго-россы, иначе говоря, выходцы с Руси – с Ильменя, которые потом были призваны для устроения порядка на Ильмени, так легко укоренившиеся там благодаря своему славянскому происхождению.

      Мы отвлеклись несколько от нашего повествования, но, на наш взгляд, подобное толкование спорного слова объясняет многое, и его мы примем в дальнейшем.

      Теперь возвратимся к той беседе, которую вел со стариками Володислав.

      – Слышал я, отец Витимир, слышал я все это, – отвечал говорившему старцу старейшина. – Что-то затевает Гостомысл.

      – Не без этого. Недаром они всех созывают на вече: и из родов приильменских, и весь, и мерю, и кривичей. Что-то надумал он?

      – Мудр Гостомысл и любит он родину свою, все свои помыслы направляет на счастье ее.

      – Да вот, мудр он и разумен. А только не славянщину он любит.

      – Что же?

      – Новгород свой. Прирожденный новгородец, он об одном только Ново-городе и думает.

      Новгород всегда был бельмом на глазу у всех приильменских славян. Разговор от Гостомысла и намерений мудрого