Все рассказы. Павел Крусанов

них марать достоинство в фекалиях. А чем покроешь недобор, если на закорках не кузов, а душистая канистра, куда левак не погрузишь? Без приработка у шофёра не жизнь, а слезы, – известно каждому.

      Однако Горлоедов беспечно жал акселератор своего «ГАЗа» и, судя по личному его понту и обновкам гурии, в которых она являлась на люди, имел в кармане не только на хлеб с маслом, но и на гусиный паштет. Этот гусиный паштет и вызывал общее любопытство.

      По-приятельски я сам не раз гонял с ним по округе, но дело смекнул не сразу. С виду всё было обычно: Андрей заезжал по адресам, указанным в ходке, болтал с хозяевами, набирал полную цистерну, а после, повозясь с кишкой у слива, врубал из баловства на выдох шесть атмосфер и замирал над судорожно клокочущим червём.

      И так несколько раз на дню.

      Но однажды, ещё до того как в «брехунке» – так в просторечии зовется наш «Мельновский труженик» – появился фельетон про некоего ассенизатора, послуживший причиной раздора между Андреем и Надей, мне удалось подсмотреть его немудрёное плутовство. В одну из наших поездок, когда Горлоедов чистил отхожие места по заявкам дачных хозяев, мы подкатили к участку заведующей заречинским универсамом толстомясой Хлопиной. Прежде чем заглушить мотор, Андрей дал ему рёвно потрубить, газуя на нейтрале. Он делал так и прежде, но смысла этого действа не объяснял. Потом он шагнул с подножки на утоптанную обочину и остановился в задумчивости у колеса.

      Когда всплыла над забором украшенная пергидрольной копной голова хозяйки, он и глазом не повёл в её сторону.

      – Дождались голубца! – сипло обрадовалась Хлопина.

      Никогда раньше в лице Андрея я не видел такой беспредельной скуки.

      – Труба дело, – сообщил он в пространство. – Баллон спускает.

      – Ладно, милый, заезжай во двор.

      Горлоедов утвердил на копне задумчивый взгляд. Синие его глаза подёрнулись мутной дымкой и мерцали, как перламутровые.

      – Чего это, мать, я в твоём дворе не видал? У тебя там, поди, не Елисейские Поля, а навозные грядки.

      На тугом, как антоновка, лице хозяйки зарумянилась тревога.

      – Шутки тебе, – просипела она с зыбкой строгостью в гортани, – а у меня из очка плещет!

      – Беда. – Андрей безнадёжно скучал. – Тебя начальство на ту неделю расписало.

      Чтобы лучше слышать, я тоже вылез на дорогу – в сегодняшней ходке у Горлоедова была вписана Хлопина.

      – Как так? Заявку давно давала, – пыталась наступать хозяйка.

      – Э-э-а… – зевнул Горлоедов. – Быстро только колбаса в твоем универсаме кончается. – И не спеша добавил: – У меня теперь пионеры в очереди. Дети – святое.

      Полминуты длилось молчание, потом из гортани Хлопиной потекло масло:

      – Может, уважишь, раз тут случился…

      – Показалось. – Андрей шлёпнул ногой по скату. – Держит, собака! – По всему было видно, что память о Хлопиной стремительно в нём слабеет.

      – Почистил бы, а? – напомнила о себе хозяйка.

      Горлоедов