Дрейк. Вероника Мелан

не много.

      Представить себя сидящей в кабинете перед компьютером не составило труда: слишком хорошо я там знала каждую деталь. А посему вокруг меня вскоре послышалось настоящее жужжание системных блоков и голоса девчонок.

      Стоило мне ощутить деревянную поверхность стола под пальцами, как я открыла глаза.

      Сидевшая к тому моменту ко мне спиной Лена тут же повернулась.

      – Динка! Где ты была? Я хотела на обед с тобой вместе в кафе сходить, а ты взяла и пропала.

      Я медленно осмотрела остальных: никаких признаков паники или непонимания. Все сидели ко мне либо боком, либо спиной и никакого внимания не обращали.

      Из груди вырвался облегченный вздох.

      Лена продолжала возмущаться:

      – Ни сумку ты с собой не взяла, ни плаща! Куда ты ходила-то? И как прошла мимо так, что я не заметила?

      Рот разлепить было сложно. Тем не менее, чувствовала я себя спокойно. Сердце билось тяжело, но равномерно. Вот только лицо было бледным, так мне казалось.

      – Я подышать выходила, Лен. Что-то не очень хорошо себя почувствовала.

      – Так ты и выглядишь, как привидение, – кивнула та. – Нет, чтобы сказать! До аптеки бы дошли, чего сбежала-то без слов? Завтра вместе на обед сходим.

      Я кивнула.

      Уставилась на монитор, который теперь почему-то казался незнакомым. Каким-то чужим. Взгляд упал на картинку старинной площади. Медленно, стараясь унять дрожь в руках, я первым делом сменила заставку на рабочем столе. Обратно на зеленый листок, покрытый росой.

      И собрав все внутренние резервы, молчаливая, словно статуя, каким-то образом продержалась в офисе до вечера.

* * *

      Мама читала книгу, сидя на диване. В квартире было тихо, тикали часы, молчал телевизор. Я осторожно подошла и уселась рядом в кресло.

      – Мам?

      – М-м-м…

      – А я когда-нибудь была странной?

      Мать отложила книгу и посмотрела на меня серыми проницательными глазами. Лицо ее и в пятьдесят один год не потеряло привлекательности, а в русых волосах почти не просвечивала седина. Она была не полной, но и не худой, хорошо сложенной женщиной. И в кого только я уродилась такой пышной? Наверное, в отца, которого совсем не помнила. Он ушел рано – разбился на машине. Мне не было и двух.

      – Не пойму тебя, Дин, ты о чем?

      – Может быть, когда я была маленькой, за мной водились какие-нибудь странности, которых не было у других?

      Мама на мгновенье задумалась. Потом улыбнулась: немного удивленно, немного растерянно.

      – Ну-у-у-у… Икала ты по ночам часто. И если чихала, то много раз подряд, не как обычные дети. И разговаривать очень быстро начала, не в пример другим.

      Я нахмурилась. Маловато отличий. Разговаривать многие начинали рано. И читать, и музыку сочинять. А про икоту вообще молчу. С миллионами, наверное, такая проблема случалась.

      – И это все?

      Она помолчала какое-то время, вспоминая.

      – Ты прямая очень была, открытая. Любому могла сказать все, что на уме у тебя было. Мы смеялись часто над этим и удивлялись,