Кольцо призрака. Софья Прокофьева

тут же плотно закрылась.

      – Духотища же, – пожал круглым и плотным плечом Илья. – Накурили. Давайте окно откроем!

      – Нет, – сказал Андрей.

      – У нас теперь всегда так, – улыбка появилась на губах Анны. – Андрюша все время двери закрывает и шторы задергивает. – Анна доверчиво открывала полные счастья маленькие секреты.

      Илья сконфуженно кашлянул в ладонь, но и это не могло остановить Анну.

      – Мы даже завтракаем – свечи зажигаем или лампу у тахты…

      – Как интересно! – протянула Люба-Любаня, кривя полыхающие губы. Серьги-раковины раскрылись, выпустив знобкий холодок.

      – Дядя Андрюша! – вдруг пронзительно резанул воздух голос Ларочки. Голос на миг сбился, оборвался, но она собралась с силами, заторопилась снова, уже с отчаянностью, с вызовом, хмуря детские слабые брови. Слова ее звонко упали в пустое пространство. – Дядя Андрюша, давай поиграем. В кристаллик! Ты мне его давал… когда мама уходила. Ну, дядя Андрюша же! Хочу кристаллик!

      Лапоть с шипением втянул воздух в растянутую щель рта. Ларочка приподнялась на коленях. В голосе ее задрожали готовые слезы.

      – Мы так играли на тахте. Речка и мы на пляже. Голенькие… Еще хочу… – Тут силы ее иссякли, и она осела под тяжелыми взглядами Андрея и Лаптя. Ларочка сжалась, жесткая юбка растопырилась колючей шишкой. Ларочка провалилась в юбку, скорчилась, замерла.

      – Господи, – бесцветно прошептала Люба-Любаня, отворачивая лицо. – Боже мой… Ларочка, ты…

      Рубиновые губы погасли, подернулись серым пеплом. Что-то надломилось, поддалось в ее гибком свежем позвоночнике. Она коротко, секундно взглянула на Андрея и тут же отвернулась. Ужас мелькнул в ее провалившемся взгляде.

      – Нет, нет… – прошептала Люба-Любаня и потянулась к Ларочке.

      Андрей обнял Анну за плечи, повернул, тесно прижал к себе.

      – Люба, ты что? – услышала Анна недовольный голос Ильи. – Что такое? Что с тобой, Люба?

      Тут как ни в чем не бывало целым оркестром вступил Лапоть, погромыхивая домашним смехом, звякая посудой, уютный, хозяйственный.

      – Уходите? Погодите, ребята. Я вам с собой заверну. Ларка же не ела ничего. Целлофановый бы пакет, нет у тебя, Любаня? А… вот. Ну что ты смотришь? Я-то соображаю, не волнуйся. Курицу можно с ветчиной. А рыбу сюда. Сволочь, до чего нежная.

      – Не надо, Эдик, – брезгливо отказывался Илья. – Прекрати. Не надо. Где твоя кофточка, Любаня?

      Анна слышала звуки торопливых сборов. Ларочку потащили к дверям. Шорох подошв ее туфель по полу. Голос Ильи все окутывал мягким:

      – Созвонимся на днях, сговоримся, теперь вы к нам…

      Из передней послышался отчаянный вопль Ларочки:

      – Ма! Куклу возьми! Кристаллик хочу! Плохой, плохой, дурак!

      – Ларочка, Ларочка, не надо, Ларочка. Нет, нет… – вздрагивающий голос Любани утекал за дверь.

      – Пусти, я их провожу, – Анна попробовала высвободиться. – Хоть до свидания сказать.

      – До свидания, до свидания! – визжал Лапоть, загораживая