Шашлык из волнистого попугайчика. Татьяна Луганцева

сил тебе это стоило! Пропади к чертовой матери весь этот бизнес и вся империя Тозини, если ты несчастлив! – заломила руки Антония.

      Марк обнял мать, стараясь успокоить. Уж он-то знал, что все это напускное. Высохнут слезы, и Антония не сможет без всей этой роскоши, без прислуги, без ежедневных омолаживающих ванн с козьим молоком, без собственного самолета и огромного поместья, содержание которого Марку обходилось в кругленькую сумму. Он знал и другое: что сам бы никогда не допустил, чтобы у его матери опустилась планка жизненного уровня. Поэтому у нее будет все, что было, и даже больше.

      – Сын, неужели ты никого не любишь? – спросила Антония.

      – Что значит любовь? – спросил он. – Как было у вас с отцом?

      – Горе мне горе! Сын в тридцать пять лет спрашивает, что такое любовь! Да это жизнь и смерть в одном флаконе! Это когда думаешь только об одном человеке, хочешь быть с ним двадцать пять часов в сутки, дышать одним воздухом, спать в одной кровати, целовать каждую клеточку его тела! Смотреть и не насмотреться, слушать и не наслушаться! – кричала Антония, возбужденно бегая по гостиной, размахивая руками.

      Марк задумчиво следил за ней глазами.

      – Знаешь, мам, если это действительно так, то я с уверенностью могу сказать, что я не влюблен. Более того, и никогда не был влюблен.

      – А твои юношеские страсти?

      – На одну ночь, – ответил Марк, – может, я не способен любить? Ну, это чувство заменено у меня чем-то другим…

      – Это очень грустно слышать, сын…

      – Прости, что огорчаю тебя!

      – Почему на свете не осталось умных женщин? – задала риторический вопрос Антония, женщина невысокая, поджарая, с красивым, благородно состарившимся лицом.

      – Почему нет? – переспросил Марк.

      – Скольких красивых женщин я видела рядом с тобой, и ни одна не смогла тебя зацепить… Эх, куда делись благородные девицы?!

      – Я в этом не виноват! – поднял руки Марко, смеясь.

      – Смейся… смейся… может, и на моей улице будет праздник, – глубокомысленно заявила Антония, – клянусь, отолью из золота бюст невестки – женщины, на которой ты женишься!

      – Ты только им об этом не говори, а то и так отбоя от желающих нет. – Глаза Марко смеялись и искрились.

      – Ах ты, бабник! – покачала головой Антония. – Ладно, принимай душ, а я потом зайду пожелать тебе спокойной ночи.

      – Мама, я не маленький, ты сама мне все время об этом напоминаешь.

      – Не учи мать! Я соскучилась! – сказала как отрезала Антония и удалилась в свои покои.

      Марк лежал на своей огромной кровати и слушал тишину. Иногда ему хотелось все бросить и удрать куда-нибудь, где он будет недоступен и по сотовой связи, и по Интернету, и уж тем более куда не доходят письма. Несколько месяцев его пугала бессонница, он никому об этом не говорил, не хотел расстраивать мать. Антония была единственная женщина, которой он дорожил в своей жизни.

      Мать постучала к нему в спальню и бесшумно вошла, не дожидаясь приглашения. Она невольно залюбовалась своим сыном. На черном шелковом белье, в черной пижаме его шея, кисти рук и красивое лицо напоминали