На берегу Тьмы. Наталья Соловьева

и неприветливая, Дуська вдруг засуетилась:

      – Неси чарку, Катька. Барину сугреться надобно, или что!

      Самогон в доме не держали – Федор, словно обученная борзая, все находил и выпивал. Гнали, пока Федор на делянке работал, и относили к сестре, которая жила через несколько домов, – Мотин муж-эпилептик в рот ни капли не брал. Самогон был необходим в хозяйстве: в праздник водку не нужно было покупать, и с работниками, если семьей не справлялись, можно было расплатиться. Была у Федора с Дуськой будто ловля рыбы «на перетяг»: хитрая баба старалась получше самогон спрятать, а Федор – найти, да так, чтобы не сразу заметили. Как-то раз Дуська настояла мухоморы, чтобы спину себе растирать, – и то выпил, не побоялся.

      Катерина послушно принесла запотевшую бутыль и с поклоном поднесла чарку барину:

      – Будьте здоровы!

      Николай, не отрывая от Катерины взгляда, ухнул полную. Налила еще – снова выпил, повеселел:

      – Еще!

      – Ой, что вы, хмельной будете! – забеспокоилась Катерина. – Вы закусите – вот грибочки солененькие, а сейчас жареные подоспеют.

      – Да я и без того хмельной.

      Не замечая его пристального внимания, Катерина вернулась к печи и водрузила на стол глиняное, с щербинками блюдо с картошкой и грибами, щедро сдобрив кушанье густой желтоватой сметаной и укропом. Подала столовый прибор.

      – А это откуда у вас? – изумился Николай.

      – Бабушка у барыни в молодости жила, вот и прибор сберегла – это подарок ей был. По праздникам так накрываем – она велит.

      – Да, непростая ты девушка, Катерина, непростая.

      – Что вы, как все, так и я.

      – А что, барин, может, баньку истопить-то? – услужливо вмешалась Дуська. – Косточки погреете? Это я мигом, или что?

      Николай заерзал: и рад был бы задержаться, побыть подольше с Катериной, но знал, что мать в Малинниках тревожится за него, любимого Николу.

      – Нет, не могу. Как только Федор кобылу пригонит, поеду домой.

      – Ну то смотрите, как бы не расхвораться вам, барин, – не теряла надежды Дуська.

      Катерина, ее грация, плавные движения и спокойная речь не отпускали Николая. Его бросало то в жар, то в холод. Что-то все-таки было особенное в этой девушке. «Что с тобой? Опомнись! Она же совсем девочка! Вспомни про честь, ты – дворянин!» – убеждал себя Николай. Но ничего не получалось: каждый жест, каждая ее черточка намертво впивались в память. Николаю захотелось встать и прикоснуться к ней, обнять за хрупкие плечи, расплести длинную косу и поцеловать. Целовать, целовать так долго, чтобы не хватало дыхания, чтобы саднило губы, не выпускать ее из объятий.

      На покосившемся крыльце шумно застучал-затопал Федор, застонала проржавелыми петлями дверь, приветствуя нерадивого хозяина.

      – Привел, барин, кобылку-то вашу. Насилу нашел. Далеко ж вы в болото-то забрались!

      Николай встал:

      – Ну спасибо, Федор, выручил ты меня.

      – Чего там, ваше высокородие! Кто друг другу помогает – тот врага одолевает.

      Николай