Обрез (сборник). Аркадий Гайдар

это все равно, потому что обе они были уже мертвы.

      Мы кинулись назад и, пробегая мимо лестницы, услышали, как яростно ударами топора кто-то дробил и расщепывал нашу дверь.

      – Точка! – сказал я матросу, закладывая последнюю обойму. – Сейчас вышибут дверь. Не пора ли нам сматываться?

      – Может быть, – ответил матрос. – Но я, прежде чем это случится, я вышибу мозги из твоей идиотской башки, если ты повторишь еще раз!

      И я больше не повторял. Мы втроем метались от окна к окну. А когда последний патрон был выпущен и взвизгнувшая пуля догнала проскакавшего мимо кавалериста, – отбросил матрос винтовку, повел глазами по комнате, и взгляд его остановился на роскошном, высеченном из мрамора изваянии Венеры.

      – Стой! – сказал он. – Сбросим напоследок эту хреновину им на голову.

      И тяжелая, изящная Венера полетела вниз и загрохотала над крыльцом, разбившись вдребезги. И это было неважно, потому что Венера – это ерунда, а перекрестки… революционный штаб… и так далее…

      Это было все давно-давно. Дом тот все там же, на прежнем месте, но седоватого джентльмена в нем нет. Там есть сейчас партклуб имени Клары Цеткин. И диван, обитый красной кожей, на котором умерла Галька, стоит и до сих пор. И когда по четвергам я захожу на очередное партсобрание, я сажусь на него, и мне вспоминается золотой зуб, поблескивающий ненавистью, звон разбитого стекла и счастливая улыбка мертвой Гальки.

      У нее была темнокудрявая огневая головка. И она звонко, как никто, умела кричать:

      – Да здравствует революция!

      1925

      Обрез

      Мой помощник Трач подъехал ко мне с таким выражением лица, что я невольно вздрогнул.

      – Что с вами? – спросил его я. – Уж не прорвались ли геймановцы[1] через Тубский перевал?

      – Хуже, – ответил он, вытирая ладонью мокрый лоб. – Мы разоружаемся.

      – Что вы городите, – улыбнулся я. – Кто и кого разоружает?

      – Мы разоружаемся, – упрямо повторил он. – Я только что с перевала. Эта проклятая махновская рота уже почти не имеет винтовок. Я наткнулся на такую картину: сидят четыре красноармейца и старательно спиливают напильниками стволы винтовок. Я остолбенел сначала. Спрашиваю:

      – Зачем вы это делаете?

      Молчат. Я кричу:

      – Что же это у вас из винтовок получится, хлопушки?… Ворон в огороде пугать?!

      Тогда один ответил, насупившись:

      – Зачем хлопушки?… Карабин получится: он и легче, и бухает громче, из его ежели ночью по геймановцам дунуть – так горы загрохочут – вроде как из пушки.

      Нет, вы подумайте только: ка-ра-бин… Я ему говорю:

      – Думать, что если от винтовки ствол отпилить, то кавалерийский карабин получится, так же глупо, как надеяться на то, что если тебе, балде, голову спилить, то из тебя кавалерист выйдет!

      Трач плюнул и зло продолжал:

      – Я даже не знаю, что это такое… Это нельзя назвать еще изменой потому, что на перевале они держатся, как черти, но в то же время это прямая измена,

1

Геймановцы – солдаты белого генерала Геймана.