Белый свет. Василий Макеев

рощенья попросил.

      «Коль однажды в полночи подлунной…»

      Коль однажды в полночи подлунной

      Веки мне прикроет горицвет,

      Говорите: – Помер забурунный,

      Стороны запущенной поэт.

      На язык несдержанный от роду,

      Равнодушный к скорбному труду,

      Он с одной лишь матушкой-природой

      Жил без брани в радостном ладу.

      Дождик лил —

                  он плакал без утайки,

      День сиял – смеялся что есть сил,

      Про себя двусмысленные байки

      По шалманам шустро разносил.

      Перейдя и разума границу,

      Слыть желал подобным соловью

      И предпочитал заре – зарницу,

      Грому – золотую молонью!

      Он любил – не к ночи будь помянут! —

      Но имел язвительный изъян:

      Ежели был чувственно обманут,

      Отвечал обманом на обман.

      А в итоге голову повесил

      И, впадая в умственный кисель,

      До того в сердцах накуролесил,

      Что застряла жизни карусель.

      Кем он был – иной не воспомянет,

      Лишь с улыбкой лоб перекрестит,

      Но когда пред Господом предстанет,

      Тот его понятливо простит.

      Лишь за то, что грешник сей воочью

      В чумовой житейской шелухе

      Никому не льстил и не морочил

      Душу покаяньем во грехе.

      «Опоясывают зарницы…»

      Опоясывают зарницы

      Ослепительный небосвод.

      Август едет на колеснице

      И плечами не ворохнёт!

      Еле слышно поют копыта

      По траве и стерне рябой.

      И синеет в ночи корыто

      С дождевой молодой звездой.

      «Телевизорные привычки…»

      Телевизорные привычки

      Огорашивают сгоряча.

      Там трещат брехуны с певичками,

      Как сигучая саранча.

      Друг мой, плюнь и оставь причуды,

      Пусть пищат и бегут вразнос.

      Поглядись, как в немое чудо,

      В темноокий зовущий плёс.

      Камышовой расшит обновой,

      И по глади его святой

      Тихо плавает лист таловый,

      Как утёночек золотой.

      «Не перестань, мой добрый дождик…»

      Не перестань, мой добрый дождик,

      Канючить песню про Рязань.

      Я тоже слёзности заложник, —

      Не перестань, не перестань!

      Но уходи с большой дороги,

      От этой вонькой колеи.

      Бреди в зелёные отроги,

      Где приумолкли соловьи.

      В листву звенящую заройся,

      Пролейся в чопорный лопух!

      А я останусь в беспокойстве

      Хранить твой чистый, свежий дух.

      «В предчувствии судьбы своей…»

      В предчувствии судьбы своей,

      Заранее

      Не стал я гоношить,

      Как ёшкин кот,

      А жил с роднёй —

      Свиданьем до свидания,

      И сеял маком вечный огород.

      Теперь мой мак,

      Порочностью охаянный,

      Попал в какой-то жуткий переплёт,

      И огород,

      Столетьями кохаемый,

      Неотвратимо вянет —

      Ёшкин кот!

      «Я здоров, но уже не страстно…»

      Я здоров, но уже не страстно,

      И прогоркло моё вино.

      Славить смерть завсегда опасно,

      Славить жизнь – вообще смешно.

      Я душою уже не правлю

      И гнушаюсь потачкой слов,

      Но запальчиво все же славлю

      Нескончаемую любовь!

      «В начале хладного апреля…»

      В начале хладного апреля

      Еще природа скуповата.

      Пичуги плачут еле-еле

      На снег в лощинах ноздреватый.

      В ночи к кому-нибудь придраться

      Морозец муторно стремится.

      Стволы березок шелушатся,

      Как щеки справной молодицы.

      Капели плавно отсопели,

      Пошли