Социализм: экономический расчет и предпринимательская функция. Хесус Уэрта де Сото

уровня инвестиций в человеческий капитал». См.: Hoppe Н.Н., A Theory of Socialism and Capitalism (London: Kluwer Academic Publishers, 1989), 16–17. См. также мою статью: “El Fracaso del Estado Social,” in ABC (April 8, 1991): 102–103. Другой признак разлагающего влияния социализма – это общий рост «социального спроса» на принудительные распоряжения государства и государственное регулирование, возникающий из комбинации следующих факторов: 1) желания каждой отдельной группы интересов добиться привилегий за счет остальных членов общества; 2) абсурдной и наивной веры в то, что усиление регулирования сможет уменьшить всеобщую, господствующую повсюду правовую неопределенность, связанную с ростом и запутанностью паутины противоречащих друг другу законодательных актов; и 3) деградацией понятия о личной ответственности, что субъективно и бессознательно усиливает покорность государственному патернализму и чувство зависимости от властей.

      106

      См.: Israel М. Kirzner, “The Perils of Regulation: A Market Process Approach” in Discovery and the Capitalist Process, 144, 145. При социалистическом режиме связи (блат) являются жизненной необходимостью – и потому, что людям нужно влиять на орган принуждения, одновременно, по крайней мере внешне, демонстрируя подчинение его приказам, и потому, что власть принимает крайне произвольные и деспотические решения. На практике, чем более интервенционистской является система, тем более необходимым и важным становится блат, и тем больше сфер в жизни общества он затрагивает (это именно те сферы, где уровень вмешательства наиболее высок). Люди полагаются на личные связи в ущерб типичным для свободного мира видам взаимодействия, более абстрактным и безличным, где, соответственно, вопрос знакомства отходит на задний план, подчиняясь главной задаче – реализации собственных целей посредством максимально возможного удовлетворения интересов других людей в том виде, как их выявляет рынок. Кроме того, попытки завоевать расположение власти и сервильность, которая с этим связана, часто порождают своего рода «стокгольмский синдром», когда у жертвы принуждения поразительным образом возникают «понимание» и чувство товарищества по отношению к тем, кто применяет против нее институциональное принуждение и препятствует ей в свободной реализации ее врожденного творческого потенциала.

      107

      См.: Thomas J. DiLorenzo, “Competition and Political Entrepreneurship: Austrian Insights into Public Choice Theory” in The Review of Austrian Economics, vol. 2,59–71. Хотя мы считаем вклад школы общественного выбора в анализ проблемы функционирования бюрократии и политических органов, отвечающих за институциональное принуждение, очень существенным, мы согласны с Дилоренцо, что до сих пор серьезной слабостью подхода этой школы была его чрезмерная зависимость от методологии неоклассической экономической теории, то есть использование формальных инструментов, характерных для экономического анализа равновесия, чрезмерно статичного по своей сути, и неспособность полностью признать динамический анализ, основанный на теории предпринимательства. Введение концепции предпринимательства приводит нас к заключению, что принудительная институциональная активность извращена гораздо, гораздо больше, чем традиционно считала школа общественного выбора. Эта школа в целом не обращала внимания на способность руководящего органа, действуя предпринимательски, создавать искаженные, разлагающие действия