Чёрный бриллиант. Александрина

роко улыбнулся и произнёс: «Ну-с, барышня, рассказывайте с чем пожаловали ко мне?» Эта фраза, произнесённая мягким голосом, окончательно растопила лёд недоверия, сковавший мой детский ум после многочисленных бессмысленных посещений врачей. Притом впервые в моей жизни ко мне обратились на «Вы» и назвали барышней. Я почувствовала себя значимой фигурой и обстоятельно, с чувством собственного достоинства, подробно начала рассказывать о том, что меня мучило.

      Фёдор Фёдорович внимательно слушал, затем вставил в уши слушалку (так, играя в доктора, ребятня называла фонендоскоп) и велел мне задрать кофточку. Приложив металлический кружочек с чёрной мембраной к моему тщедушному тельцу он как будто застыл на месте.

      Я невольно затаила дыхание и подумала про себя: ”Если бы он был потолще и постарше, то получился бы вылитый Айболит.”

      Он несколько раз просил меня присесть, потом встать, потом лечь, повернуться то на один бок, то на другой, считал пульс, светил фонариком то в один глаз, то в другой, барабанил пальцем правой руки по двум другим левой, что вызвало у меня смех.

      Нахмурив брови, Фёдор Фёдорович приложил указательный палец правой руки к собранным в трубочку губам, давая понять, что осмотр ещё не закончен.

      Я изо всех сил старалась не смеяться. Но когда он стал щупать мой живот, не смогла сдержаться от смеха. Так мне было щекотно. Наконец, он встал.

      – Ну что, хохотушка, осмотр окончен. Извини, что немножечко тебя помучил.

      – Что вы, Фёдор Фёдорович! – воскликнула я. – Нисколечко!

      – Вот и хорошо, вот и хорошо! А теперь подожди немножко за дверью. Мне нужно поговорить с твоим папой, – сказал он задумчиво, положив мне руку на голову.

      Я поблагодарила доброго Айболита, как теперь называла его про себя, и вышла. Вскоре появился папа. Он был чем-то встревожен.

      – Папа, почему ты невесёлый? – спросила я. – Фёдор Фёдорович такой хороший доктор, настоящий Айболит! Он обязательно мне поможет.

      – Конечно, поможет, дочка,– подтвердил папа, грустно улыбнувшись.

      В этот вечер меня рано уложили спать. Ночью мне снился Айболит в обличье Фёдора Фёдоровича. Я помогала ему лечить разных зверушек. Особенно запомнился ободранный рыжий кот, которому я пыталась пришить ухо нитками из маминой шкатулки.

      Утром проснулась рано в хорошем настроении. Ведь ухо моего ночного гостя успешно было пришито к его голове, и я чувствовала себя героиней. Тогда я твёрдо решила, что стану доктором.

      Дверь в кухню была слегка приоткрыта. Полоска электрического света пробивалась через щель. Я услышала тихий разговор, почти шёпот, но слов не разобрала. Когда открыла дверь, увидела родителей, сидящих за обеденным столом. Они оба вздрогнули от неожиданности. Их лица выглядели уставшими. А у мамы ещё не просохли слёзы на щеках.

      – Танечка, почему ты так рано встала?– спросила она. -До школы целый час. Могла бы ещё поспать.

      – А вы что, ещё не ложились?– ответила я вопросом на вопрос.

      – С чего ты это взяла? Просто сегодня мне нужно пораньше на службу. А мама встала, чтобы приготовить мне завтрак,– ответил папа.

      Он никогда не умел врать. На столе не было никакого завтрака, стояли только две полупустые чашки с остывшим кофе.

      Через неделю мы с мамой поехали но консультацию к знаменитому профессору-кардиохирургу, Сергееву Сергею Ивановичу, в Хабаровскую краевую больницу. На Дальнем Востоке, где мы в то время проживали, профессор слыл светилом медицины.

      В кабинете нас встретил высокий, довольно пожилой человек, с проседью в густых, когда-то тёмно-русых, волосах. Лицо было суровым, будто высеченным из камня, но глаза за тонкими стёклами очков в золотой оправе, излучали доброту.

      Он предложил маме стул, а сам проковылял к своему креслу, стоявшему за письменным столом. Было заметно, что он сильно хромает. Впоследствии я узнала, что у профессора была ампутирована одна нога до коленного сустава, и он ходил на протезе.

      Поговаривали даже, будто он потерял ногу, попав под машину, спасая ребёнка. Возможно, это была легенда, которыми обычно овеяна жизнь замечательных людей. А, может быть, и нет. Да это и не важно. На самом деле Сергей Иванович спас жизни и вернул детство тысячам детей, а их родителям – надежду и радость жизни, которые, казалось, были утеряны навсегда.

      Кабинет профессора был достаточно просторным. Две стены персикового цвета почти сплошь были увешаны фотографиями, как я узнала позже, спасённых им детей. У одной стены, рядом с входной дверью, стоял огромный, почти до потолка, стеллаж с книгами. Оба широких подоконника больших окон были заставлены цветочными горшками с кое-где начинавшими цвести цветами.

      За окнами был слышен гул машин, а через открытую форточку доносился аромат сирени. Стоял май месяц. На столе у Сергея Ивановича красовался огромный букет алых роз.

      – Пожалуйста, присаживайтесь, – произнёс профессор, указывая маме на предварительно отодвинутый стул.

      – Валентина Сергеевна, – обратился он к ней по имени-отчеству. –