Гомогенус. Антон Равный

ял стул, приготовленный для задержанного. Но Турганов был старой закалки, матёрый следак, а потому не любил излишеств. По факту, это был не кабинет, а камера, в которой он разместился сам и поместил свой архив. Он, не отрываясь от чтения дела в папке, едва шевеля пышными усами, буркнул:

      – Заходите, садитесь.

      Геннадий прошёл и сел на приготовленный стул. Помимо стола и двух стульев, было ещё два вертикальных шкафчика, забитые делами, позади следователя. Турганов читал, всё это время Гена смотрел на него. Прошло минут пять, Турганов, дочитав до конца и закрывая папку, вдруг начал говорить.

      – Что ж, молодой человек, судьба ваша не завидн… – но осёкся на полуслове.

      Он посмотрел перед собой и буквально уткнулся в открытый и одновременно серьёзный и пытливый взгляд Геннадия, который как бы считывал какую-то информацию с взгляда Турганова, но не это поразило Турганова, и не это было странным, радужка глаз у Гены Хапко в прямом смысле была всех цветов радуги, лучами расходящихся в стороны от зрачков, что делало его взгляд неповторимым. Подавив секундное замешательство, Турганов продолжил говорить:

      – Вы сдались дежурному, заявив, что вы гомосексуалист?

      – Да, всё верно, – отозвался Геннадий, всё так же глядя следователю в глаза.

      – И вы знакомы со статьями «за мужеложство»? Обвинения против вас серьёзны, вы знаете, что вам грозит?

      Тон Турганова был очень спокойным, он старался не замечать пялящегося на него допрашиваемого, за годы службы было всякое, так что просто смотреть на него уже было мало.

      – Конечно, – слегка потянув, сказал Гена с небольшой улыбкой, – таких, как я, отправляют в «Санаторий «Ч», или, как лучше, «Санаторий «Человеческое счастье», в Зоне отчуждения близ Чернобыля?

      Это произвело эффект разорвавшейся бомбы в сознании Турганова: кто же такой был этот паренёк. Отчёт его спецгруппы зачистки говорил однозначно: выживших нет, всё проверили по спискам комендатуры лагеря «Санатория «Ч».

      Всего секунду длилось удивление с замешательством, внешне он никак этого не показал, разве что слегка сыграл бровями. Он должен был разобраться в масштабах утечки, с другой стороны, это могла быть провокация, и это засланный казачок. В любом случае, во что бы то ни стало необходимо узнать, что ему известно. Он как раз кстати был в допросной, эта мысль слегка сняла напряжение в сознании Турганова.

      Гена, как будто понимая, что Турганов готов был слушать, продолжал:

      – Вы бывали в «Санатории «Ч»?

      – Однажды, – как-то незаметно для себя буркнул Турганов.

      – Хо-хо, ну тогда у вас не было времени насладиться местными контрастами пейзажей и колоритом местности. Я ещё ребёнком со своей матерью и другими неугодными режиму попал в «Санаторий «Ч», надзиратели называли его так, узники, бывало, называли его «Санаторий «Человеческое счастье». Лагерь уютно разместился восточнее четвёртого энергоблока, вблизи от него, с севера, на краю был опорный пункт охраны с пропускной системой у смотровой площадки ЧАЭС, но мне кажется, что он был просто для усиления гарнизона и в случае чего для охвата лагеря с севера и запада. Комендатура расположилась южнее, между лагерем и электроподстанций, тем самым контролируя южную дорогу вдоль охлаждающего канала от Припяти до Чернобыля, мимо пятого блока третьей очереди ЧАЭС. Территория станции от лагеря была изолирована, являлась закрытой зоной и серьёзно охранялась. Множество смотровых вышек с солдатами и прожекторами сменялись высокими заборами с несколькими рядами колючей проволоки. Рыжий лес, а также железнодорожная станция Янов располагались западнее лагеря. Дорога на Припять, проходящая через территорию комендатуры, вела в брошенный город на северо-запад. Вот в такой «по-домашнему» тёплой обстановке и раскинулось «Человеческое счастье».

      Турганов смотрел на Гену, не выражая эмоций. Конечно, он прекрасно знал ту местность. Но откуда про это знал задержанный. Гена продолжал, он сейчас рыбачил и не мог позволить себе всё испортить в самом начале.

      – Я был слишком мал, чтобы запомнить первый день, но моя мать Галина запомнила это навсегда и рассказывала мне об этом дне…

      …Мать Гены не была в первой волне заключённых, прибывших в «Санаторий «Ч». Инженеры и учёные уже населяли внешний сектор, и в лагере было внушительное число узников. Работы по восстановлению реактора, похоже, были окончены, и теперь предстояли тестовые пуски. Она рассказывала:

      – Нас привезли к внешнему периметру лагеря с южной стороны. Рыжий лес был слева, а комендатура справа, после короткой остановки ворота из рабицы с бряцанием открылись, и колонна с пополнением двинулась дальше. Внутри лагерь не был разбит на сектора заграждениями, деление носило условный характер, каждый узник персонально знал свой статус. Завидев армейские тентованные грузовики, невольники заторопились в свои хибары, лачуги, с натяжкой говоря, жилища. Это была совершенно обыденная ситуация в лагере, заключённых часто привозили. Когда мы увидели, что страх и смерть буквально пронизывает здесь всё, холод пробежал по нашим спинам, кажется, все понимали, что выжить и выбраться отсюда невозможно.

      Здесь