Верю – не верю. Марина Полетика

представляешь?! В августе, на десять дней, и даже пару дней отдохнуть можно будет. Ой, а еще, слушай, такая новость! У Веры появился жених, представляешь? Интересно было бы на него посмотреть. Она его почему-то скрывает. В нашем возрасте новые романы заводить нелегко. Нет, я тоже за нее рада, конечно. Все-таки женщине всегда хочется опереться на мужское плечо, а она, бедняжка, всю жизнь одна. А ты сегодня во сколько приедешь? Я хочу быть дома к твоему приезду. Почему завтра? Ты нарочно, да? У меня завтра работа. А днем ты не сможешь? Я по тебе так соскучилась, любимый! Все-все, люблю-целую, я перезвоню!

      – Арин, поехали? – Лешка топтался рядом, прижимая локтем футляр, в обеих руках – сумки с продуктами. – Что-то случилось?

      – Нет, с чего ты взял? Мужу позвонила, все в порядке.

      – Просто у тебя такое лицо…

      – Проехали, Леша!

      Нет, зря она так резко. И в самом деле все в порядке, ничего не произошло.

      – Пойдем, Леша, а то будет твоя Ксюшка опять реветь в коридоре, что всех забрали, а ее забыли.

      К последним концертам сезона чопорный филармонический зал преображался. Вместо стройных рядов кресел с малиновой обивкой по залу были расставлены пластиковые столики и стулья. А на столиках – вопиющее отступление от правил! – стояли бутылки шампанского, конфеты и фрукты. Замечательная традиция, которую публика, за зиму подуставшая от серьезного репертуара, сразу приняла на ура: в конце мая в афише была только легкая музыка, а слушателям не возбранялось притопывать в такт и даже подпевать.

      Подпевать и притопывать Вера не стала, но настроение у нее было, мягко говоря, необычное. И сама себе удивлялась. Была ли тому виной возмутительно-легкомысленная весенняя погода (днем грянула первая в этом году гроза!) или то, что в программе сегодняшнего вечера значились не Мусоргский и не Бетховен, а «Джаз энд блюз «Ритм дорог» Элвина Аткинсона? Но она никак не могла сосредоточиться на музыке, хотя и честно старалась. Раньше подобного никогда не случалось!

      Сначала она рассматривала музыкантов. Пианист был толстый, круглолицый, молодой, с веселыми и лукавыми глазами. Девушка за контрабасом, напротив, худа, как палка, и уморительно серьезна, будто на экзамене. Певица, тощая жилистая негритянка с копной кудрявых волос, жестко и властно буквально тащила всех за собой, задавая темп и настроение. Ударник, невероятно обаятельный, длиннорукий и длинноногий негр, театрально страдал, лупил барабаны, как живые существа, словно они нашкодили и в чем-то перед ним виноваты, потом радовался жизни, гладил их – и опять бил остервенело, а иногда, по-мальчишески озорничая, оставлял в покое барабаны и отбивал ритм на собственной лысой голове.

      Солисты прямо-таки превзошли себя, и мужчина, сидевший за соседним столиком, заорал «Браво!» так оглушительно, что Вера едва не упала со стула. Она обернулась, посмотрела укоризненно, но мужчина ее взгляда не заметил, продолжая орать и отчаянно бить в ладоши. Вера, пожав плечами – все-таки филармония, а не стадион, – тоже похлопала