Чайка моя белоснежная. Светлана Юрьевна Казакова

nza>

      АВЕ МАРИЯ,

      усталому сердцу светить помоги,

      Смирения дай, от смятения зла

      обереги!

      Аве Мария,

      надежду на счастье еще удержи!

      Пусть канет во тьму, растворится в ненастье

      боль у души.

      Пусть Воля Святая Твоя защитит

      надежды детей,

      Пусть будут они счастливее нас,

      сильней и мудрей.

      Любовь, претерпев все, одержит Победу,

      падет нелюбовь…

      И люди потянутся к миру и свету,

      где жаждали кровь.

      Где пелись хмельные пустые напевы,

      Пусть вспыхнет Заря,

      Птиц золотистых рассветные трели

      сердцу даря.

      И красотою спасется планета и будет цвести,

      Аве Мария, из Млечного света явись и спаси!

      Из мирозданья Добра протяни светлейшую нить,

      Нас научи Ждать, Надеяться, Верить,

      Прощать и Любить!

      «Ах, бедовая, снова мечешься…»

      Ах, бедовая, снова мечешься

      В крике жалобном над водой,

      То крылами над пеною плещешься,

      То под небо взлетаешь стрелой.

      То заплачешь, пронзительно сетуя

      На бездушие ветров сырых,

      То в молчанье качаешься медленно,

      Низко голову наклонив.

      А то вдруг засмеешься, беспечная,

      Полетишь, позовешь, запоешь

      И, сминая истины вечные,

      Горечь счастьем легко назовешь.

      Ах, бедовая, ветру грешному

      Снова молишься, вслед спеша.

      Чайка, чайка моя белоснежная,

      Словно женская

      душа…

      «Ах, как холодно, впрочем, все равно…»

      Ах, как холодно, впрочем, все равно…

      И швыряет снег на мое окно,

      Как обрывки фраз,

      ветреный февраль…

      Позабыт и нем синий календарь.

      Безотрадный день словно без конца…

      Пелена сотрет черточки лица,

      Льдинке, что звалась в давности душой,

      Словно и не жаль,

      словно хорошо…

      Но среди зимы вдруг произойдет чудо из чудес:

      Отогреет лед,

      Тонкий стебелек прорастет в снегу,

      Голубой цветок зазвенит в пургу.

      Синий сумасброд, как себя не жаль,

      Вьюга стебель мнет и уносит вдаль

      Призрака весны тонкий аромат…

      Ах, как обречен шедший наугад

      и наперекор!

      Как он тонкокож!

      Ах, как хрупок миг, что годами ждешь!

      Солнца легкий луч

      сон вспугнет ресниц,

      Пелена спадет покрывалом вниз,

      Небо напоит синевой глаза…

      В сердце лепестком зазвени, Весна!

      Зазвени, Весна!

      «Ах, какая канитель, заколдованный круг…»

      Ах, какая канитель, заколдованный круг…

      То ли стужа, то ль метель, то ли сердца недуг,

      То ли белым-белым снегом заметается клеть,

      То ль отпущенной на волю вышло время лететь.

      Но на белый-белый твой мне подаренный лист

      Ярким пламенем плеснет, распускаясь, декабрист.

      И любовь свою даря, весь сгорая в цвету,

      Крикнет: «Птаха ты моя, песни пой на лету!

      Если нет в тебе любви, птаха, ты не споешь,

      Сердцу верность сохрани и прости слабым ложь!

      Если распахнули клеть, о былом не гадай,

      Значит, надобно лететь, улетай, улетай!»

      Снова ивовая плеть стеганет по плечу,

      Видно, суждено мне петь и летать, и лечу

      Я над полем, что садила и душою цвела,

      Снова больно, снова мимо, расправляя крыла.

      Песнь простая неумело зазвенит с высоты,

      Вскинут головы несмело поля твоего цветы,

      Я когда-то их садила, а теперь их не счесть,

      И сегодня улетаю я другим песни петь.

      Если нет в тебе любви, птаха, ты не споешь,

      Сердцу верность сохрани и прости слабым ложь!

      Если распахнули клеть, о былом не гадай,

      Значит, надобно лететь, улетай, улетай!

      «Белый, белый, белый снег…»

      Белый,