Королевство слепых. Луиза Пенни

такую реакцию. У них нет ни брони, ни ядовитых зубов, ни способности летать или даже бегать, но есть что-то такое, что делает их не менее могущественными.

      Они выглядели такими беспомощными, такими нелепыми, что не могли представлять собой угрозу. Некоторые даже брали их под свое крыло. Защищали. Воспитывали. Признавали.

      И почти всегда жалели потом о своих поступках.

      Пока еще было слишком рано говорить, что мэтр Мерсье представляет собой что-то подобное, но первое впечатление он производил именно такое, даже на столь опытного и прозорливого человека, как Мирна Ландерс.

      Гамаш почувствовал это даже на себе. Его защитные механизмы в присутствии этого печального маленького человека расслабились.

      Хотя и не отключились полностью.

      Арман снял шапочку, разгладил свои седеющие волосы, огляделся.

      Наружная дверь открывалась прямо в кухню; такое нередко встречалось в фермерских домах. Казалось, тут ничего не менялось с шестидесятых. А может, и с пятидесятых. Шкафы были изготовлены из фанеры, выкрашенной в веселенький синий цвет, в цвет васильков, столы из расцарапанного желтого ламината и полы, покрытые затертым линолеумом.

      Все, что имело какую-то ценность, было унесено. Весь инвентарь отсутствовал, стены остались голыми, если не считать давно остановившихся мятно-зеленых часов над раковиной.

      Он на мгновение представил себе кухню такой, какой она, вероятно, была прежде. Сверкающая, не новая, но чистая, ухоженная. Двигаются люди, они готовятся ко Дню благодарения или к рождественскому обеду. Дети, гоняющиеся друг за другом, как дикие жеребцы, а родители пытаются их приручить. А потом сдаются.

      Гамаш отметил прорези на дверном косяке. Отметки роста. А потом время остановилось.

      «Да, – подумал он, – эта комната, этот дом когда-то были наполнены счастьем. Весельем».

      Он снова посмотрел на мэтра. Нотариус, который существовал, хотя и умер. Может быть, этот дом был его домом? Был ли он когда-то счастливым, веселым? Если так, то никаких признаков этого Гамаш не видел. Все с него было содрано.

      Мэтр Мерсье сделал пригласительный жест в сторону кухонного стола. Они сели.

      – Прежде чем мы начнем, я бы хотел, чтобы вы подписали это.

      Мерсье пододвинул по столу лист бумаги Гамашу.

      Арман откинулся на спинку стула, подальше от документа.

      – Прежде чем мы начнем, – сказал он, – я бы хотел знать, кто вы и почему мы здесь.

      – И я тоже, – произнесла Мирна.

      – В должное время, – ответил Мерсье.

      Странно было услышать такие слова – и потому, что такой оборот вышел из употребления, и потому, что он полностью отвергал их требование. Причем весьма обоснованное и исходящее от людей, которые вовсе не были обязаны приезжать сюда.

      Мерсье выглядел и говорил как диккенсовский персонаж. Причем отнюдь не героический. «Интересно, – подумал Гамаш, – чувствует ли Мирна то же самое».

      Нотариус положил авторучку на лист бумаги и кивнул Гамашу, который и не собирался прикасаться к ней.

      – Послушайте… – сказала Мирна, положив большую руку на руку