Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник). Георгий Вайнер

думаешь?

      – Знаю! Как запыхаешься чуток – оглянись. У тебя уже на хвосте сидят.

      – Обязательно оглянусь, – заверил я. – А за телефончик – спасибо…

      Подошел ухмыляющийся Фомин, похлопал меня по спине:

      – Все, все, все! В таких случаях в крематории говорят: пора-пора, прощайтесь, господа…

      – Бывай, – засмеялся Смаглий и нырнул в «Волгу».

      Фомин открыл передо мной дверцу джипа «чероки»:

      – Давай поехали. Отправляю тебя – и мчим в Лефортово.

      Один из «шкафов», которым меня перепоручили, покачал головой и коленом проворно застопорил переднюю дверцу:

      – Простите, попрошу вас на заднее сиденье…

      Второй «шкаф» уселся за руль. Я удивленно посмотрел на Фомина, а тот развел руками.

      – Ничего не попишешь, Серега, это правила перевозки особо ценного контингента. Места впереди – для нас, расходного материала, саперов милиции, сменных мишеней…

      Я влез в машину, а Фомин наклонился к окошку:

      – Не бздюмо! Все будет о’кей! Думаю, кто-то сверху тебе впарил чрезвычайное по пакости и важности дело…

      Мы хлопнули друг друга на лету ладонями, джип медленно покатился, «шкаф» на ходу прыгнул в машину, хлопнул передней дверцей.

      Я оглянулся, и в заднем стекле было видно, как Фомин машет нам вслед рукой. Я еще слышал, как, подходя к «Волге», он крикнул:

      – Сопровождение подано?

      Водитель из милицейского «жигуленка» с мерцающей световой рампой на крыше дал Фомину отмашку, и тот уселся за руль «Волги»…

      Кот Бойко:

      СГОВОР

      Я слушал Николай Иваныча, смотрел с интересом, как ползают по его лицу жирные мыши бровей, и думал о том, что все-таки нет в мире справедливости.

      Любой ссыкун, хромой или кривой, получает без проблем инвалидность. А Николай Иванычу – не дадут. А почему? Ведь запустили его в мир с таким фантастическим зарядом антипатичности, такой ползучей бытовой противности, что просто непонятно – как он прожил жизнь? Будь он косорылый, со стеклянным глазом, с горбом или грыжей – не взяли бы на боевую службу, а все остальное – нормально. А так он, бедняга, целую жизнь мается со своей отвратительностью. Бабы ему не дают, мужики не дружат, начальство не уважает и остерегается, подчиненные боятся и ненавидят. Жена, наверное, мечтает стать вдовой, дети – сиротами. Господь всемилостивый смотрит на него в смущении: «Не виноват я, ошибочка с тобой вышла – не люблю я тебя…»

      Сейчас он мне напористо-ласково втолковывал:

      – Известно, что это твой дружок тебя в клетку отгрузил…

      – Не преувеличивай! – усмехнулся я. – Народный обычай, национальный аттракцион – спихнуть на крайнего.

      От усердия выступали на бугристом лбу Николая Иваныча капли зеленого, наверное, вонючего пота.

      – Ну да, это конечно! Все нормально! Только с этим крайним вся жизнь прожита, и все первые деньги и бизнес принес этот крайний, – пожал плечами Николай Иваныч. – Бабулечки эти неплохой урожай дали: сам-тысяча…

      – На